— Ты пристыдила меня, — сказал он хрипло. — Все, что я…, а я сделал так мало. Когда меня просят помочь, я помогаю. Но я всегда жду, что меня попросят. Ты — никогда.
Рейвен была потрясена:
— Джош, очень много людей зависит от тебя. Многие имеют хорошую работу и зарабатывают хорошие деньги, потому что ты справедлив. — Она прерывисто рассмеялась. — Я видела твое досье, помнишь? Пожертвования больницам и университетам, помощь приютам, бесконечные программы, разработанные тобой и твоими компаниями, чтобы помочь людям. Ты думаешь, это не имеет значения? Имеет. Это значит чертовски много! Ты столько всего делаешь! Твои компании выделили больше половины своей прошлогодней прибыли в помощь людям.
Джош выдавил слабую, кривую улыбку:
— Даже у плейбоя может быть совесть.
Она хихикнула:
— Я не это имела в виду, и ты это прекрасно знаешь! Я была рассержена. И сильно потрясена тем, что ты действительно оказался принцем.
— Нет. Не принц — всего лишь мужчина, Рейвен. — Он судорожно вздохнул и крепче прижал ее к себе. — Я не ходил по темной стороне как ты, но я видел это. Меня до смерти пугает сама мысль, что тебе приходится там бывать.
— Джош …
Он приблизился к ней, захваченный непреодолимой потребностью обнимать ее, чувствовать ее рядом с собой. Но она резко отступила, и он застыл, вглядываясь в ее глаза.
— Если ты хочешь, чтобы я ушел… — Он мог едва выговорить слова, его сердце болезненно стучало в груди.
Она подняла свободную руку и коснулась его щеки, ее очень темные глаза сияли, и на ее лице появилась необычно застенчивая улыбка:
— Нет. Но всякий раз, когда я бываю с Леоном, то чувствую… Не возражаешь, если я приму душ? Я хочу смыть с себя Леона и ту женщину, которую изображаю, когда я с ним.
Джош притянул ее руку к своей щеке, быстро повернул и поцеловал ее ладонь.
— Давай, — сказал он мягко. — Но запомни кое-что, Рейвен. Он никогда не сможет запачкать тебя. Никто никогда не сможет запачкать тебя.
Слишком встревоженный, чтобы сидеть на месте после ее ухода, Джош поднялся и стал медленно ходить взад и вперед по комнате. Тяжелые портьеры были опущены, но он старался не подходить к окнам, зная, что если за ними наблюдают, то будет опрометчивым показывать им мужской силуэт, в то время как Рейвен должна была быть одна. Он ходил и старался не думать о том, что она в душе. Ей нужно было время побыть одной, он знал это и не собирался ее беспокоить. Но зато он сам был встревожен. Он совершенно не сомневался в собственных чувствах, но Рейвен, несмотря на физическое влечение, ничего не сказала о своих чувствах к нему. Он сказал себе, что было бы неправильным ожидать, что она полюбит его так же безоговорочно и полностью, как он полюбил ее. Святые небеса, она занималась другими и намного более опасными делами задолго до того, как они встретились. Это знание не уменьшало его страха. Она появилась так внезапно из своей темной жизни, и он слишком хорошо понимал, что она может предпочесть вернуться туда. И со всеми своими возможностями, всем богатством и властью, имевшимися в его распоряжении, Джош также знал, что если она выберет дорогу обратно, то он никогда ее не найдет.
Он неподвижно стоял в центре комнаты, слепо уставившись в стену, а безрадостные картины заполняли его мысли. Он знал, что она была способна любить, но выберет ли она это? Из-за всего, что она видела и делала за последние годы, какой мужчина мог надеяться удержать ее возле себя, если она этого не хотела? Это было бы похоже на попытку удержать ветер. Даже несмотря на то, что его голова была занята невеселыми мыслями, Джош услышал, что в душе перестала литься вода. Он прислушивался, пока не услышал, что заработал фен. Даже ее волосы, подумал он мрачно. Даже волосы кажутся ей грязными после общения с Треверсом.
И это было так. Рейвен знала себя, но Джош полагал, что глубоко внутри нее были шрамы от жестоких ролей, которые ей приходилось играть. Было невозможно ходить по темной стороне и остаться без шрамов. И Рейвен чувствовала себя грязной. Что это сделало с ее чувством самооценки, с ее женственностью? Какая же сила потребовалась бы от женщины, чтобы подняться над темными коридорами изолированной и опасной жизни?
Джош резко скинул пиджак и бросил его поперек кушетки, стремительно и тихо продвигаясь к спальне. Он вошел в мягко освещенную комнату, едва взглянув на чрезвычайно женственную обстановку. Она сидела за туалетным столиком в белом шелковом халате, который надевала ранее, щетка в одной руке и фен в другой. Равномерные, ритмичные движения щетки прекратились, когда она заметила его в зеркале, но ничего не сказала.
Остановившись позади нее, Джош взял щетку и фен из ее рук и продолжил начатое. Сначала его движения были неуклюжими, но затем стали ритмичными и уверенными. Тяжелая масса ее влажных волос засверкала по мере высыхания, и глубокие, теплые блики виднелись в темных локонах. С каждым взмахом щетки ее волосы мерцали все больше и больше и шелковистым пером нежно ласкали его руку. Поглощенный этим занятием, Джош наблюдал, как ее волосы становились живой, яркой, темной массой. Он поднял голову и встретился с ее взглядом в зеркале, его рука замерла. Ее взгляд остановился на его лице, веки были опущены, губы мягко приоткрылись, а белый шелк, обтягивающий ее груди, поднимался и быстро опускался.
Джош сглотнул, стиснул зубы, отвел взгляд от нее и сосредоточился на том, что делал. Пальцы, сомкнутые вокруг ручки фена, побелели, но рука все равно дрожала. Грудь сильно сдавило, и каждый мускул в его теле напрягся, в то время как глубокий, медленный пульс желания, рожденный в их первую встречу, становился все сильнее и сильнее. Он более или менее заслужил заезженное прозвище плейбоя. Джош это знал. Его сестра Сирина часто насмехалась над его потугами сохранить контроль над своей жизнью при помощи постоянной «блондинистой диеты». А Джош был чувственным мужчиной, и он испытывал удовольствие с теми блондинками. Но прежде он никогда не чувствовал эту жизненную потребность, эту пульсацию всего тела в страстном желании одной женщины и только одной женщины.
Он выключил фен и медленно отложил щетку, его глаза снова остановились на ней. Она повернулась на низком табурете, поднялась и встала лицом к нему. Джош знал, что на этот раз под халатом не было никакого кружева и шелка. Его рука поднялась и коснулась ее щеки. Травяной аромат мыла, которым она пользовалась, сводил его с ума. Или, возможно, это было не мыло.
— Когда ты пришла домой, — сказал он хрипло, — я не смел поцеловать тебя. Я понимал, что не смогу остановиться.
Она подняла руки и положила их ему на грудь, затем медленно начала расстегивать пуговицы на его рубашке. Ее глаза были темны и столь же загадочны, как у кошки.
— Сегодня вечером нас никто не побеспокоит, — прошептала она. — Пусть мир остановится на время. Пусть все остановится на время.
Если в ее словах и прозвучало отчаяние, то оно было приглушено, и ни один из них в действительности не услышал его. Джош избавился от рубашки, едва сдерживая стон, когда почувствовал, что ее руки гладили его по груди, животу до тех пор, пока застежка ремня не остановила соприкосновение их плоти. Его руки ощутили прохладу шелка, когда он дотянулся до нее, резко притянув к себе, а его рот с жадностью нашел ее раскрытые губы. Рейвен скользила руками по его ребрам, затем по спине, ощущая его руки на себе — одна запуталась в ее волосах, другая остановилась на бедре. Она могла чувствовать его твердое тело, обжигающее ее, отпечатывающее себя на ней, и поднялась на цыпочки, пока полностью не слилась с ним. Только тонкий барьер из шелка разделял их. Она почувствовала, что ее груди набухли и начали пульсировать, и в то же самое время другая боль возникла глубоко в ней.
Он целовал ее так, как будто только это могло спасти его от смерти, как будто его морили голодом, а прикосновение к ней утоляло этот голод. Его язык исследовал нежную сладость её рта, и Рейвен тут же ответила ему. Она изучала его также, как он изучал её, лаская Джоша в тайном, скрытном любовном поцелуе. Она почувствовала, как ее халатик скользнул на пол, а чувственное трение ее сосков о его покрытую волосами грудь разожгло пламя, и ее приглушенный всхлип затерялся у него во рту. Казалось, комната вращалась вокруг них. Рейвен приоткрыла глаза, когда Джош прервал поцелуй. Она поняла, что он c поднял ее и понес к кровати. Рейвен не была миниатюрной женщиной, и легкость, с которой он ее нес, шокировала. Это встревожило ее, но ничто уже не могло потушить огонь, который он разжег в ее теле. Джош откинул покрывало к спинке кровати перед тем, как положить Рейвен на мягкую поверхность, затем выпрямился и быстро избавился от оставшейся одежды. Его дикие сверкающие глаза смотрели на тело Рейвен с напряжением, которое она чувствовала всеми нервами. Она не могла оторвать взгляд от его лица, и впитать в себя могучую силу его тела, когда оно полностью открылось ее взгляду. У Рейвен перехватило дыхание, и она испытала краткий приступ паники, который был вытеснен равной по силе волной примитивного физического желания.