— Мама! — сказала юная соседка. — Вы же Ларина, Татьяна Ларина, артистка знаменитая. В моем альбоме ваших фотографий пять штук! И что, вы у нас теперь жить будете? Вот это да! Только почему, ведь вы же актриса, а у нас коммуналка... Слушайте, а можно я до вас дотронусь — просто глазам не верю!
Не дожидаясь Таниного разрешения и судорожно вытирая руки о передник, соседка подбежала к Тане и робко дотронулась до ее плеча. Над отнюдь не низкорослой Таней она возвышалась больше чем на полголовы; глаза ее смотрели преданно, по-собачьи.
— Ой! — вскрикнула соседка прямо в ухо Тане. — А это же с вами Белозеров, да? У меня и ваши фотографии есть. Вы тоже здесь жить будете?
— Наездами-с, — с легким поклоном ответствовал Белозеров и шаркнул ножкой. Восторженная публика — это была его стихия, и он почувствовал себя на коне.
— Вы только не уходите, я сейчас! — крикнула соседка и пулей вылетела из кухни. Из коридора послышался топот ее нелегких ножек, стук пудовых ручек в двери и звонкий, восторженный голосок:
— Олежка, Галка, выдьте на кухню, не пожалеете! Тут такое, такое!
— Кавалерист-девица, — заметил Белозеров. — Интересно, она дворник, истопник или супруга?
Исполинская девушка вновь появилась на кухне, таща одной рукой уже известную Тане экзотическую даму в пончо, а другой — растрепанного рыжебородого мужчину лет сорока в майке и тренировочных штанах.
— Вот! — выдохнула она. — Знакомьтесь, ребята. Это Ларина и Белозеров, артисты знаменитые, они у нас жить будут, представляете, в Козлихиной комнате!
— Однако, — разводя руками, сказал бородач. — Прямо феноменология духа!
Дама в пончо приблизилась к Тане и протянула узкую ладошку.
— Галина Шапиро, — представилась она все тем же индифферентным тоном.
— Татьяна Ларина, — сказала Таня в ответ. — Зовите меня просто Таней.
— Сергей Белозеров, — в пандан ей представился Белозеров, пожимая руку бородачу. — Для друзей — просто Серж.
— Олег Пятаков, — назвался бородач и обхватил объемистую талию громадной девицы. — А это Светлана, моя жена.
— Вы дворник или истопник? — поинтересовался Белозеров.
— Я русский религиозный философ, — с гордостью ответил бородач. — Истопником у нас Светка работает.
— А еще, как мне сказали, здесь дворник проживает, — продолжил Белозеров, выжидательно глядя на даму в пончо. Та лишь томно повела плечами.
— Варлама нет сейчас, — ответила за нее Светлана. — Он в ресторане лабает. Группа «Ночной улет».
— Варлам — музыкант, — пояснила молчавшая доселе Галина Шапиро. — Работает в стиле «хард-рок». А ресторан — это так, деньги нужны на аппаратуру и вообще на жизнь. К тому же ребята отрабатывают технику, сыгрываются. А под занавес, когда посетители уже все пьяные и им все равно, дают две-три своих вещи.
— Надо же, — сказал Белозеров. — Как он только все успевает. И своя группа, и ресторан, и двор подметать.
— Дворником он только числится, для прописки, — едисходительно пояснила Галина Шапиро. — Нас с Варламом выжили из Улан-Удэ самым возмутительным образом. Он такой же дворник, как Татьяна Ларина бухгалтер.
«Ишь ты, запомнила, — подумала Таня. — С ней надо ухо востро».
— В нашей кодле друг от друга секретов нет, — словно прочел ее мысли Олег Пятаков. — Все в открытую. За Варлама работает и его зарплату получает некая Козлиха вреднющая и жадная баба. Она раньше здесь жила, но на радость всем нам, выбила у управдомши привратниц кую и отъехала туда.
— А вот и чай! — крикнула Света. — Идемте чай пить. Пока они разговаривали, она успела выдвинуть на центр кухни стол, расставить стулья и табуретки, накрыть новой клеенкой, поставить чашки, сахар, варенье.
— Шустрая она у нас, — ласково заметил Олег. — Пойдемте, действительно. Что стоя-то беседовать? Сюда бы еще покрепче чего...
Он выразительно посмотрел на жену. Света резко тряхнула головой. Тогда он перенес взор на мадам Шапиро. Та пожала плечами и удалилась.
— Вот я лично уволен с философского факультета за философию, — продолжил Олег, усевшись за стол и усадив по обе руки от себя Таню и Белозерова. — Бывшей женою изгнан из семьи. Работал в паровой котельной, где и познакомился со Светочкой. Оттуда меня тоже изгнали.
— И тоже за философию? — поинтересовался Белозеров.
— За пьянку его изгнали, — звонко ответила Света. — А я, дура, подобрала.
Пятаков укоризненно посмотрел на жену.
— Так вы, стало быть, диссидент? — полюбопытствовал Белозеров.
— Прямой критикой режима я не занимаюсь, — охотно пояснил Пятаков. — Однако же мои труды неопровержимо доказывают как несостоятельность марксизма, а тем более ленинизма, так и полную неорганичность коммунистической идеи и коммунистического способа правления для русского менталитета, а следовательно их обреченность...
— Ну вот, опять завел шарманку, — поморщилась Света. — Дай людям спокойно чайку попить.
Бесшумно появилась Галина и вручила Пятакову непонятую бутылку с золотистой этикеткой. Он по-хозяйски подбросил ее в руке, содрал фольгу и ногтем ловко отковырнул пробку.
— «Канн», — сказал он удовлетворенно. — Золотой кубинский ром. Гадость, между нами говоря, но приход дает. Светуля, нам бы стопочки.
Света молча полезла в буфет и достала несколько красноватых пластмассовых стаканчиков.
— Ну-с, со знакомством! — сказал Пятаков, разливая оом. Себе он налил полную, Галине тоже, Свете половину и выжидательно посмотрел на Белозерова с Таней.
— Мне половинку, — сказал Белозеров.
— И мне, — сказала Таня.
— Ладно, нам больше достанется. Эх, понеслась! Он залпом выглушил стопку. Остальные пригубили и поставили. Галина продолжала держать свой стаканчик в руках, прихлебывая мелкими глоточками.
— А может, чего солененького под это дело, а? — спросил Пятаков, глядя на Таню.
— Нет, спасибо, — сказала она.
Но Света уже доставала из холодильника колбасу, какие-то банки, шуршала оберточной бумагой, звякала тарелками, ножами. Вторая пошла уже под соответственную закусочку, и сделалось тепло и весело. Откуда-то взялась гитара, еще одна бутылка... Заполночь явился Варлам Шапиро — кудрявый, с тонкими чертами лица, похожий на Иисуса Христа и немножечко на верблюда. С собой он притащил большую хозяйственную сумку — сегодняшний гонорар музыкантам заплатили натурой. Света отправилась спать, а остальные перекочевали в комнату Шапиро, заклеенную плакатами с изображениями рок-звезд и завешанную восточными ткаными картинками, которые Галина называла тханками, и совсем уже непонятными Тане изображениями, которые именовались мандалами и маха-мудрами. В сени махамудр увеселение продолжалось еще какое-то время, но Таня и Белозеров давно уже потеряли всякий счет времени.
Очнулись они почти одновременно — на широком на-Дувном матрасе в пустой длинной комнате, прикрытые ка-кими-то не то скатертями, не то портьерами. Сцена отчасти напоминала сцену их совместного пробуждения у Шпетов но ее драматургическое наполнение было совсем иным Поднимаясь, Белозеров толкнул Таню в бок, разбудил ее и вместо извинения хрипло спросил:
— Который час?
Таня разлепила глаза и поднесла к ним запястье, с которого, по счастью, забыла накануне снять часы.
— Полдесятого.
Белозеров вскрикнул и схватился за голову.
— Да что такое? — обеспокоенно спросила Таня.
— Ничего! — злобно прошипел он. — У меня в двенадцать проба, а я по твоей милости валяюсь черт знает где, черт знает в каком виде...
— Ты забыл сказать — черт знает с кем, — вставила Таня. — Что ж ты меня не предупредил вчера?
Белозеров махнул рукой, вскочил и забегал по комнате в одних трусах, махая руками и приговаривая:
— Что делать? Что делать?
Тане сразу стало скучно. Она поднялась, надела лежавший рядом на полу джемперок, пригладила руками брюки, чтобы не казались слишком мятыми, надела их и пошла в ванную. Вернувшись, она застала Белозерова по-прежнему в трусах перед тусклым зеркалом, оказавшимся на внутренней стороне створки древнего шкафа. Он разглядывал свою физиономию, которая, по мнению Тани, нисколько со вчерашнего дня не изменилась, и причитал: