А Театральную площадь называют обычно в честь театра. При этом не имеет значения, маленький театр или большой, хороший или плохой. От него требуется одно: чтобы он стоял на Театральной площади. Если, допустим, на площади стоит ресторан, это хорошо, это никому не мешает, но площадь Ресторанной не назовут, даже если в ресторан ходят больше, чем в театр и даже больше, чем к себе на работу.
Как ни прискорбно это признать, в ресторан на нашей Театральной площади ходили больше, чем в театр, хотя в театре когда-то играл знаменитый артист Садовский, а посещал ли он ресторан, никому не запомнилось. Театр уважают, но меньше посещают, а ресторан посещают вовсю, но без всякого уважения.
Когда-то ресторан назывался «Корона» — с намёком на то, что его посещали коронованные особы. Но потом коронованных особ раскороновали и ресторан назвали «Верховина» — в честь высокогорных районов Карпат, чтобы любой человек, придя в ресторан, мог почувствовать себя на верху блаженства.
Впрочем, посетители на это не отреагировали. Они ходили в «Верховину» так же охотно, как в «Корону» и допивались до вершины блаженства, особенно при наличии средств и хорошей компании. Правда, это были уже не те посетители. Прежние посетители, отпив своё, лежали на кладбище под названием Кальвария. Можно было, конечно, кладбище переименовать, дать ему более понятное и современное название. Ну, хотя бы кладбище Советское или тех же Жертв революции… Правда, с жертвами революции потом разбирайся.
— А мне нравится это название, — мечтательно сказала Пустыня. — Кальвария… Ты меня, пожалуйста, так и называй. Пустыня Кальвария.
— Ну вот ещё! Ты и без этого почти не живёшь, так ещё давать тебе название кладбища.
— Интересно! — повысила голос Пустыня до голоса торговой площади. И что это за манера у вашего брата — считать, что только он живёт-поживает, а остальные почти не живут. Ещё неизвестно, кто живёт больше. Я б тебе показала, как живут по-настоящему!
— Ну и скандальная баба, — упрекнул я её. — То-то с тобой никто не может ужиться.
— С тобой сильно уживаются. Тогда почему ты здесь, а не там, откуда приехал?
Действительно, почему я здесь, а не там?
— Ты знаешь, что такое обстоятельства?
— А что тут знать. Если кто-то стоит, это стоятельство, а если, допустим, об него треснуться, это уже обстоятельство.
Треснуться! Ну и жаргон. Но в общем-то она была права. Такое у нас было стоятельство, что об него постоянно все ударялись.
Я сказал, что она права. Она просияла, как наша Театральная площадь, когда на ней не выключают электричество.
— А ты ничего, хороший. С тобой можно жить.
Этого ещё не хватало! Стоит женщине сказать, что она права, как она предъявляет права на твою свободу.
Но пришло время, и переименовали Театральную площадь. И не потому, что население плохо ходило в театр, а потому, что нашлось более звучное, ёмкое, выразительное название. Такой выразительной площадь Хрущёва не приходилось видеть ещё вам. Вы заметили? Это уже стихи. Стоило Хрущёву оказаться наверху, как внизу появилась его площадь. Он только что покончил с культом личности, разыменовал всё, что было связано с культом, — и вот уже первые ростки его преобразыменований. Приедет Хрущёв, спросит: а где моя площадь? А ему — пожалуйста. Площадь Хрущёва, бывшая Театральная. Вот это настоящий театр!
Да, теперь жертвы революции уже умней, они знают, как себя с ней вести, чтоб не попасть под её колёса. У революции столько колёс, что только успевай уворачиваться. Но все колёса едут назад. И вот уже площадь Хрущёва распереименовали в Театральную, ресторан «Верховина» — в ресторан «Корона». А парикмахерскую тут же на площади — что с неё взять? Парикмахерская держалась в стороне от политических бурь, поэтому она как была, так и осталась безымянной.
Бельчонок Бельчик
Жила у нас в Невицком белочка. В международном молодёжном лагере, как раз рядом с замком, хотя какая из неё молодежь, да ещё международная. Муж её бросил, ушёл к другой, и она одна воспитывала детей, а с детьми в молодёжный лагерь не пускают. Поэтому жила она не в самом корпусе, а на дереве по соседству.