Я рассказывал замолчавшему миру, как мне было больно! Как я страдал! Я показывал этому миру свою уставшую душу и говорил: «Смотри, сколько шрамов! Смотри!» Закружилась голова, и я упал на колени. Трава нежно обняла их, и теперь мне казалось, что она тоже плачет. Где-то затянул жалобную песню соловей, за ним — второй, и вскоре весь мир грустил со мной вместе. Мне становилось легче. Этот мир впитывал мою боль, отдавая взамен любовь. Я чувствовал любовь в себе, вокруг себя и далеко за пределами. Да, мне становилось легче. Я снова слышал весёлый стрёкот насекомых, разноголосое пение птиц, плеск водопада. Я снова вдохнул этот сладкий, тягучий воздух и улыбнулся.
Я весело передразнивал птиц, когда моего плеча коснулась чья-то рука. Обернувшись, я увидел перед собой Ангела. Он улыбнулся мне и крепко обнял.
— Наконец-то ты проснулся, — сказал он. — Я уж боялся, что мы тебя потеряли.
Аня
Я уснул. Последнее, что помню, — я уснул, лёжа в своей собственной кровати, с головой укрытый одеялом, дабы хуже слышать вой соседской собаки. Теперь я лежал на стылой каменной лестнице, дрожа от холода и от непонимания — что произошло? В ушах стоял невероятный гул, и я не сразу разобрал слова, которые произносил человек, указывавший на меня пальцем. Я обхватил голову руками, чтобы хоть как-то упорядочить доходившие до меня звуки.
— Вот это ты приземлился, парень, — разобрал я одну из фраз человека, говорившего без остановок.
— Приземлился? Куда приземлился? — спрашивал я, кашляя. Но человек продолжал что-то невнятно говорить, отчаянно жестикулируя руками.
Вокруг меня уже толпились зеваки, которые что-то бурно обсуждали. Я попытался встать, но тут же упал из-за пронзившей ногу сильной боли. Нога была сломана. Однако боль послужила толчком — я сгруппировался и теперь, словно исправный радиопередатчик, улавливал каждый звук.
— Да уж, — вещал женский голос, — а молоденький какой. Ну что же, с кем не бывает.
— Интересно, как он сюда? — осторожно спрашивал мужской голос.
Я наконец огляделся. Мощённая камнем улица походила на те, что описывали в романах века этак 18-го. Я сидел на мраморной лестнице огромного здания из красного кирпича с белыми, как снег, арочными обрамлениями окон и одной-единственной мраморной двери. Люди вокруг меня напоминали бомжей: оборванные одежды, сами — грязные, и поэтому стоял отвратительный запах. Я поморщился.
— Где я? — тихо произнёс я.
— На Земле, — ответил кто-то.
— А город? — недоумевал я.
— Москва, парень. Москва.
Мне помогли встать, и теперь я мог разглядеть это красное здание. Оно напоминало Московский Кремль — то же величие, такая же высота, но… это был не тот Кремль, который я привык видеть на частых прогулках по Красной площади в Москве. Он был чужим. Я вновь оглядел улицу: довольно-таки широкая, с хорошо сохранившейся брусчаткой, по обеим сторонам — похожие друг на друга дома с белыми колоннами, различавшиеся лишь узором лепнины на фасаде. Храма Василия Блаженного здесь не было. Совершенно точно это была не та Красная площадь и не та Москва, где я жил. Я попытался шагнуть, но снова подкосила боль в ноге, и я гулко упал на камень.
— Я — Аня, — услышал я за спиной.
Борясь с приступом боли в ноге, я посмотрел снизу вверх. Примерно моего возраста, короткая стрижка, копна русой чёлки слегка прикрывает глаза. Зелёные глаза. Зелёные? Я только теперь заметил зелёное, как трава, небо, покрытое каким-то то ли туманом, то ли дымом, сквозь который иногда проглядывали лучи солнца. Только теперь я увидел — на небе не было ни одной птицы, на улице — ни одного зелёного листика, ни одной травинки. Аня протянула мне руку:
— Я тебе помогу.
Аня, не произнося ни слова, практически тащила меня на себе. Все мои попытки заговорить обрывались улыбкой и фразой: «Потерпи, ещё чуть-чуть».