Меркурий молниеносно поражённый увиденным, опустил голову вниз и упал в тишину состояния утконоса, с силой распластавшись на недвижимой голове животного.
Тогда Ки подошла вплотную к Меркурию и постепенно пропадающими красками ладони подняла голову утконоса вверх, подчиняя глаза одного глазам другого.
Глубокой краской внизу светилась точка, так сильно влекущая в неизвестность её естества, будто для пролетающей мимо птицы она являлась совсем единственным ориентиром. Но как же та небольшая болтающаяся в клюве палочка? Разве не она указывает путь? Тянуло куда-то вдаль, назад, непостижимое важное задание, программа. Каждый немыслящий сустав тянул оставшиеся совсем в другую сторону. Точка внизу, уже совсем не такая отчетливая, постепенно сливалась с общими предрассветными тонами. В конце концов мало кто мог остановить нашествие рассветных лучей. Вскоре точка совсем исчезла. Сколько птичка не всматривалась, отыскать ту самую блеклую полосу среди полного, радостного света и такого поистине яркого в своей полноте полотна, в сотнях метров под её клювом, не представлялось возможным. Неопределённость растворилась красиво и быстро, смешивая в чёткую совокупность мотивы птицы лететь в направлении, указанном веточкой в клюве.
Издали сперва казалось, будто к ней приближается огромная неопределенного естества такая же птица. По мере течения времени, впереди всё более и более открывалось сосредоточение одинаковости низа в верха, а потому сказать летит огромное существо или плывет не представлялось возможным.
Веточка-указатель покинула клюв ласточки, обрушившись куда-то в неотличимый от верха низ. Необходимость ориентира отпала. Примостившись на край грубого, твердого тела уже вплотную подошедшего существа, ласточка в страхе обомлела. Совсем рядом, будто никогда её и не покидая, аккуратно сложив перед собой лапы величаво полусидел огромный гепард, покрытый местами огромными чёрными пятнами. Ласточка покорно шагнула навстречу тяжелому зверю, теряясь в огромной зубастой, но приятно смотрящейся пасти.
Глава XVIII
Ной распахнул дверь комнаты тяжелым ударом кулака. Свежий воздух жгущим криком поразил его лёгкие. Когда каждый шаг на пути к бессмертию – смерть, с определённой степенью точности даже дуракам наконец приходит осознание неразличимости того и другого.
Для чего же посылать убийц в собственные мечты, являющиеся единственным утешением последних. Меркурий отобразил в себе всю самонадеянную глупость, открывая пришедшей возможность пробраться в святая святых. Теперь он был не один. Точно, она где-то здесь. Убийца. Космический вирус, стригущий остатки цивилизаций.
Свежий воздух, так давно позабытый лёгкими, вызвал приступ тошноты и ожидаемого завершения. Зато ситуация дала впечатляющий росток.
Уже на давно позабытой улице, окончательно оправившийся Меркурий наконец вспомнил своё имя. Где-то здесь была Ки. Её петляющий запах нёс с собой переливами каждый квадратный метр.
Потрескавшиеся кубики старинной плитки при нажатии каждый раз загорались зелёными огоньками. Меркурий шёл, ступая мягко и не нарушая тех правил движения, что помнил из раннего-раннего детства. Тротуар не кончался, но каждый шаг символизировал удаление от нерушимых принципов. Комната, такая одинокая, родная, затхлая и не явно скончавшаяся под давлением обстоятельств, сейчас, казалось, находилась в тысяче световых лет позади. И лететь вглубь в поисках пресловутого дома не представлялось возможным.
Тогда Меркурий устремил взгляд вверх, лидирующей походкой вынося вперед каждую частицу себя. Он не оборачивался, но позади действительно не было ничего. Исчез и вечно шевелящий мыслями голос.
Незаметно пошёл дождь. Переполненные глупостью лица односельчан, сносимые огромной скоростью, отступили гремучим ударом внутреннего гепарда.
Времени прошло очень много. Но не столько, чтобы для Меркурия оно возымело какое-нибудь значение.
Конечно, ступая, Меркурий оплакивал гибнущие позади клетки тротуара. Но то был радостный плачь. Ки пришла не чтобы спасти гниющего Ноя – остаток мира, но завершить, освободить Меркурия. Память Земли навсегда останется лишь в его комканых воспоминаниях детства. Его путь предопределён, разумеется, нет сомнений. Но он согласен, и сам выбирает его как лучшую из альтернатив. Впереди лишь промежуток между ним и бесконечно сияющей Ки.
Чувство приближения к контрольному пункту молнией мелькнуло в голове и тут же растворилось вместе со всем миром позади. Меркурий абсолютно точно знал, что уже никогда сюда не вернется – в колыбели Ки пропадает такая необходимость.
Шагов за сто-сто пятьдесят впереди из утреннего тумана материализовался дом с фиолетовыми подножиями. Меркурий никогда не встречал прежде подобных сооружений. Искрящиеся кирпичи, окна, блоки, уровни, он насчитал девять. Все искрилось бежевым, уступая территорию солнечным лучам.
Внутри здание представляло собой незнакомую ранее Меркурию парадигму пересекающихся ступеней и этажных блоков. Он преодолел девять прежде, чем достиг нужного состояния. Две гусеницы сплелись между собой на железной зеленой двери, образуя контрастный, отдающий золотом номер блока. Мягкое нажатие вниз. Дверь скрипнула и слегка отползла на входящего, выделив пару секунд на реакцию. Меркурий, чудом среагировав, перенес тяжесть на себя и слегка оттащил влево. Проход был свободен.
Меркурий вошёл в ту самую комнату из уединённого сельского домика. Вещи лежали там, где он оставил, стремясь найти лучший ночлег.
Правая половина кровати явно была занята. Предметы, стремясь утешить друг друга, буквально дышали исходящим от неё свечением. Несомненно – под одеялом Ки. Меркурий разделся до пояса, все предопределено, а раз так, нет смысла в данный момент обдумывать собственные действия, не имея никакого представления о конечном результате.
Раздевшись, Меркурий подошел к правой стороне постели. Ки открыла глаза.
Несколько строгих диссонирующих образов пронеслось перед глазами Меркурия. Они с Ки стояли где-то посреди дышащего собственной свежестью поля. Мелкие негнущиеся травинки щекотали ноги. Газон казался шарообразным. На поверхности видны были лишь они. Движение здесь потеряло прежний смысл. Меркурий бросился вперёд. Комната очертила преломлённым светом его исказившееся лицо. Все только начиналось, зародыш двинулся вверх, близость перехода совокупила в одну каждую строку его оголённого тела. За окнами что-то шумело, падало, самолёты неслись сквозь океан берегового мира, корабли возводились и рушились. Империя с треском противостояла повстанцам, ожидающим собственной казни. Испустил дух последний индеец. Со стены упала картина, трепещущим маршем теряясь в обломках разбитого тем же землетрясением шкафа. Меркурий молча вкушал каждый всплеск проникающего внутрь воздуха. Окружающее пространство изгибалось, рушилось, но шум стих, осталась только картинка.
Меркурий перевёл взгляд на непоколебимую Ки. Следовало что-то сказать, попросить или поблагодарить, представиться.
– Ты можешь ничего не говорить мне.
Единственный голос, который он слышал когда-либо.
– Я все скажу сама.
Меркурий услышал ломающий хруст. Тепло парализовало холодную грудь, стекая ниже и ниже, впитываясь, стремясь в самую глубь земли. В голову закралась глупая возбуждающая мысль. Он посмотрел вниз на Ки. Та обняла его за шею. Прекрасное лицо чистыми искрами поломало взгляд. Меркурий ощутил новый удар. Уже в кромешной темноте Ки сомкнула зубы
«Ты неизбежна, словно риф в реке,
Ты повергаешь всех во прах;
Вожжа небес в твоей руке,
Власть пустоты – в губах;
И, раз увидевший тебя, уж не поднимется с колен,
Ты утончённа, словно Пруст, и грациозна, как олень;
Но будет день – и ты забудешь, что значит слово "трах",
Я не хотел бы быть тобой в тот день»
-БГ-