Потом-то, конечно, пришлось открыться во всем своему квартиранту. Да ведь говорят, дорога ложка к обеду… Вовремя не признался — доверие потерял. Обижаться не на кого. Сам виноват.
— Ты ли ему не помогал, — зудил Алик на ухо. — Ничего не понимаю! Да я бы на твоем месте…
От учительских выговоров Вовка так не страдал, родительские упреки выслушивал вообще вполуха, а тут совсем сник.
— Да он, наверное, и в самом деле забыл, с собой увез, — проговорил он подавленно.
Но Алик трезво остановил его:
— По телефону, конечно, ключа не передать, в этом ты, к сожалению, прав. Но ведь Паша-почтовоз каждый день ездит в Березовку. Захотел бы Геннадий Иванович, мог с ним послать.
Тут уж все козыри оказались у Вовки выбиты. Не возразишь. И он захлопал себя по ногам, будто бы комары кусают, а сам не знал, что и сказать в ответ.
— Ну ладно, ты над этим подумай, — посоветовал Алик. — Конечно, можно бы и не говорить ничего, но я не в силах терпеть, когда человек заблуждается в чем-то. Извини меня, пожалуйста.
— Да ну, что ты! — стушевался Вовка. — Чего извиняться-то, это ты меня извини.
Алик положил ему руку на плечо:
— Ничего, духом не падай. Выводы из этой истории сделаешь — для самоусовершенствования полезно.
Они вышли из-за угла в обнимку. Ребята нетерпеливо дожидались их у крыльца.
— Вовка! — свистнул Славик Соколов. — Иди-ка сюда.
Но Вовка и не подумал отзываться.
— Ну, ребята, я домой побежал. Меня сегодня только до девяти отпустили.
Такой примерный стал.
— Во-о-овк! — умоляюще позвал Славик.
Но у Вовки только пятки засверкали, побежал — не догонишь.
Всю ночь делал он выводы — для самоусовершенствования. Крутился на кровати и так и сяк — сон не брал его.
Одолел Вовку страх, что и ребята могут подумать так же, как Алик Макаров. Алик хоть по-человечески поступил: отозвал в сторонку и выложил все с глазу на глаз. А эти ведь охламоны на смех поднимут — и на улицу будет показаться нельзя.
Нужно было с наименьшими потерями выбираться из дурацкого положения. Уж ребята-то никак не должны подумать, что он вышел из доверия у Геннадия Ивановича. Да и как это так — сразу вышел? Негановский фонарик — это одно, а клубные дела — другое. Разве в клубных делах Вовка его когда-нибудь подводил?
В конце-то концов помощник он или не помощник Геннадию Ивановичу? Сам же Геннадий Иванович говорил, что без Вовки совсем бы пропал. Ну, а раз помощник, так и дайте ему право действовать как помощнику.
Вовка на цыпочках прокрался в комнату квартиранта. Родители досматривали десятый сон и не пошевелились, но Вовка для предосторожности прикрыл дверь.
На заборке висели два пиджака Геннадия Ивановича. В одном Геннадий Иванович всегда ходил на работу.
Вовка потрогал карманы снаружи, но ничего не нащупал. Мелочь какая-то звякнула, а ключей не было. Проверил другой карман — и тоже безрезультатно.
Так ни с чем и отправился он снова в кровать. Ну что же, утро вечера, говорят, мудренее.
Но и утром Вовка ничего придумать не смог. С ужасом дожидался вечера. А ну как Алик ребятам проговорился о секретничании с Вовкой? Надо было, пожалуй, дождаться, чтоб Алик первым ушел. Из Вовки-то слова не выжмешь, умеет держать язык за зубами.
* * *
— Вот правильно, — похвалил Алик Вовку. — У него семинар, а мы тоже люди и должны отдыхать культурно.
Он стоял у клуба перед раскрытым окном и дожидался, когда Вовка отыщет мяч.
— Ты под столом посмотри. Может, туда закатился, — подсказывал Алик.
Вовка уже начал догадываться, что мяч, как и бильярдные шары, закрыт в шкафу. Была у Геннадия Ивановича такая привычка — все запирать под ключ. «Подальше спрячешь — поближе возьмешь», — говаривал он.
— Ну, чего ты там? — торопил Алик.
— Да не могу найти.
— На шкафу посмотри.
— Уже смотрел. Нету. Видно, в шкафу закрыт.
— Ну и порядочки, — раздражаясь, заговорил Алик. — У нас бы в Улумбеке давно такого заведующего прогнали. Ну, вызвали тебя на семинар, так не делай из этого проблемы для окружающих. Что мы, бильярдные шары вместо яиц будем глотать? Или волейбольный мяч зажарим на сковороде и съедим?
Вовка выглянул из-за косяка в окно: Алик, заложив руки за спину, разгуливал вдоль немятых зарослей крапивы и распалял себя ровным голосом: