Идея завладела Володькой — считай, он ее уже осуществил. Так — вправо, влево — могут быть отклонения, а сердцевина останется нетронутой. Вовка был неотступен.
* * *
Они выследили, когда Алик отправился в березнячок, — и за шубами. Конечно, лучше бы, если б кто-то вместе с Аликом пошел за грибами и вывел его в условленное место к засаде. Но Алик же бунтарь-одиночка, никого с собой не берет. Приходилось, как говорится, решать задачу с двумя неизвестными: и Алика из виду не потерять, не отстать от него далеко, и сделать так, чтобы он погони за собой не почувствовал.
Володька уже на ходу вырядился в шубу, рукава вывернул. На голову шапку нахлобучил, тоже кверху овчиной. Щеки, лоб, нос сажей вычернил — только зубы белели. И Митька опять подумал, что напрасно они затеяли этот розыгрыш. Таких уродов и не в лесу встретишь, в деревне — так и то испугаешься. «Ну, в случае чего, я первым голос подам», — решил он, облегчая себя вздохом.
Володька уже перемахнул через изгородь и нетерпеливо подзывал Митьку рукой: быстрей, мол, быстрей, а то упустим его из виду.
Да, в шубе было не сладко, пот уже бисером выступил на лбу. А пока до березняка добежишь, весь упаришься, будешь мокрый, как после бани.
Они сговорились обойти Алика с флангов и спрятаться у канавы, уже давно затравеневшей, обсыпанной брусничником. Канава была прорыта когда-то для осушения торфяников. Там Алик непременно замешкается, отвлеченный от поиска грибов пурпурными ягодами брусники, которые так и просятся в рот. Но бежать до этой канавы не близко.
— Может, лучше не устраивать засады, а красться за Аликом по пятам?
— Да ты что? — от обиды, что Митька такой несообразительный, Володька чуть не поперхнулся. — Он же обернется и ноги твои увидит. А ноги-то не в меху… Сечешь?
— Секу, — вздохнул Митька, пригибаясь к земле: поле было ровное, и они бежали по нему, как по ладони.
В березнячок заскочили, там уже проще, там есть где спрятаться. Березнячок хоть и тянется узенькой полосой, но места хватит, чтобы маневр сделать, чтобы обход совершить. А ну, Володька, поддали жару! Где ползком, где перебежками обошли Алика, отступили в глубину зарослей.
А вот она и канава. По дну ее сочился пенистым квасом неторопливый, едва живой ручеек. На будыльях прошлогодней иссохшейся таволги, топорщившейся на дне канавы, стожками засохла розоватая пена — свидетельство того, что ручей бывает и шумным и говорливым.
Володька перемахнул канаву, зацепив ногой вершину сиреневого стожка, и сухая пена снежным сеевом полетела за ним, утягиваемая порывом воздуха. Митька с тоской взглянул на пламенеющие бордовой брусникой стенки канавы и тоже прыгнул. Тешить себя ягодами было не время. Но все же по эту сторону канавы можно было перевести дыхание: Алик шел где-то сзади. Теперь только бы не просчитаться, угадать, где он пойдет. На всякий случай березнячок надо обхватить по ширине, насколько возможно. Одному с левой стороны залечь, другому — с правой. Если что, так можно ползком переменить позицию.
Алик все же не дал им опомниться. Он, беззаботно поколачивая прутиком по корзине, шел по усыпанной солнечными зайчиками тропе, попинывал подозрительно бугрившуюся листву. Проверяй, проверяй, белые тут из земли прут, тебя дожидаются. Но Алик, видно, на белые не очень-то и рассчитывал, потому не брезговал и сыроежками, да такими лохматыми, что они у него в руках крошились.
Он спустился в канаву неподалеку от Вовки и, конечно же, как загонщики и рассчитывали, не смог вылезти из нее, пока не обобрал ягоды.
Митька по-пластунски переполз поближе к Володьке и из-за соседнего куста стал наблюдать за Аликом.
Сначала наверху показалась корзина, а потом котенком, на четырех конечностях, едва не мурлыча от удовольствия, выбрался Алик. Он встал, отряхнул налипшие на ладони листья и, повесив на руку корзину, двинулся дальше.
Алик не поравнялся еще с кустом, за которым прятался Вовка, но подошел уже к намеченному рубежу расправы, и Володька злобно зарычал, выкатился на тропу, поднял мохнатые передние лапы (а сам стоял на коленочках, ноги из-под шубы показывать боялся: они же не в рукавах!), заколошматил лапами воздух.
Алик, бледнея, бросил корзину. Вовка-то рассчитывал, видно, что он побежит, а Алик грохнулся на землю и лежал, затаившись, не шевеля ни рукой, ни ногой.
Батюшки, испугался Митька, да что они с Володькой наделали? Еще отдаст богу душу…
Нет, один глаз у Алика моргнул, зыркнул на мохноногое чудище и закрылся. Знает, видать, что на дикого зверя нельзя смотреть пристально: пристальный взгляд воспринимается как вызов на бой.