Глава I. ЗИМА.
ПЕРВЫЙ ДЕНЬ
ТВОРЕНЬЯ
1.
Десант ломился по тайге.
Таранно перли, взревывая, три мощнейших тягача-вездехода. Деревья, что помельче, валились под их напором. Снежная пыль и мороз кутали лес в белую игольчатую дымку, и в ней, как сказочные чудища, расплывчатые, двигались ревущие тягачи.
В кузове вездехода трясло изрядно. Однако, подоткнув под себя спальный мешок, Лешка Новожилов привалился к большому плоскому ящику с инструментом и посапывал в поднятый воротник полушубка, от которого пахло ядрено и сладко. Полушубок был новенький, длиннополый, он уютно и тепло охватывал большое костлявое тело Лешки.
Вполне можно бы и заснуть, но спать не хотелось, и Лешка лениво, полудремотно думал о нежданном зигзаге в своей жизни.
Хотя он родился в почти такой же лесистой-стороне, на Урале, пятнадцать лет из всех его семнадцати прошли в целинной казахской степи, и степное раздолье было ему родным, а тайга — чужой, глухой и неприютной. Никогда ему не то что не мечталось, а просто и в голову не приходило, что он будет работать в тайге. И уж вовсе не представлял себе Лешка, что графа о должности в его трудовой книжке начнется с записи: «Разнорабочий». Он даже фыркнул тихонечко — не то смущенно, не то возмущенно,— вспомнив свой спор с другом брата инженер-генералом Вересовым; тогда Евгений Данилович говорил, что начинать надо с рабочего, прежде всего руками потрудиться, а Лешка высокомерно сказал, что ему важнее не руки к работе приучать, а голову, что больше всего он хочет быть сначала подкованным теоретически.
Подковался!..
После первого экзамена в Алма-Атинский университет сидели они с другом Джафаром на диванчике возле кинотеатра «Космос», уминали мороженое, и Лешка высчитывал, какие теперь, после четверки по русскому, надо ему выбить оценки, а Джафар молчал и все щурил свои узкие умные глазенки. Он за год вытянулся и подсох, держался со смешной важностью — второкурсник! — и наконец сказал, что четверка — это еще не отметка, как не птица курица, а потому нужно немедленно идти в общежитие за тетрадями— уж он, Джафар, по математике-то обеспечит другу верную пятерку.
Они пошли в общежитие, и там Лешке вручили телеграмму: «Отцу плохо. Вылетай. Мама».
...Сдал, совсем сдал, рухнул бывший летчик-истребитель, неугомонный совхозный бухгалтер Виталий Иванович Новожилов. Давно ли, хоть и однорукий, боксировал он с парнями, не ходил, а летал по поселку и, как молодой, орудовал киркой на палеонтологических раскопах в поисках ненаглядных доисторических костей? А вот подкосила мужика гибель старшего сына — разбил паралич.
Мать по-своему, по-фельдшерски, какими-то медицинскими терминами объясняла Лешке состояние отца, но Лешка ее слушал и не слышал — ничего не понимал. Батя лежал вытянувшийся и застылый, как покойник, и только какая-то жилочка на поседелой непобритой шее билась трепетно и жалостно, да когда вскидывались тяжелые набрякшие веки, в Лешку упирался помутневший и все-таки живой, страдальческий взор. Батя, должно быть, все понимал, только сказать ничего не мог — лишь мучительно мычал временами.
Лешка, как приехал, просидел возле него всю ночь, тихо поглаживал его недвижную онемелую руку да кисленькой водой смачивал сухие, судорожно сведенные губы. Батя лежал в той самой палате совхозной больнички, где когда-то маялась обожженная Лена Поливина и куда приходил Василий совсем незадолго до своей гибели. Всего лишь год прошел... Всего лишь год, как сухо треснул над степной могилой прощальный залп, и во рту у Лешки, казалось, все еще был вкус земли, которую грыз он в горьком беспамятстве... А теперь — батя?.. У Лешки губы тоже кривило судорогой и немело в груди.
Через неделю отец заговорил.
— Леха,— было его первое слово, вытолкнутое через сведенные губы. Он долго молчал после этого, тяжко и неровно дыша, потом нашарил взглядом жену и сказал:
— Зря парня… соврали.— И поправился: — Сорвали.
— Успокойся, Виталя, успокойся,— встревоженно метнулась к нему мать.
Однако, что правда, то правда: университет Лешке улыбнулся.
Виталий Иванович медленно, но все же приходил в себя. Правда, о работе врачи велели и не думать. Тем паче приходилось думать о ней Лешке.
В своем длинном черном автомобиле приезжал Евгений Данилович Вересов — привозил гостинцы Виталию Ивановичу, предлагал Лешке работу на большом строительстве. Строительство, однако, подходило к концу. Впрочем, вовсе не поэтому Лешка отказался: ему-то местечко бы нашлось. Отказался из-за давнего спора с Вересовым, самолюбие заело. Предлагал работу и директор совхоза — Лешка остаться в поселке не захотел: на что ему сочувственные уступочки да разговоры! Уже хватало их после смерти Василия.