Под вечер, сдав инструмент и поев, Лешка брел вдоль вагончиков, размышляя — завалиться ли на нары или раздобыть лыжи и пройтись на озеро. Наверное, надо бы пройтись, не то зачичеревеешь... У палатки управления было шумно и толкотно — играли в городки.
Большая каркасная палатка, или «шатер верховного», как поставили ее в день прилета Маныгина, так и стояла: разместить все управление в вагончиках было невозможно, люди прибывали, с жильем было худо. В «шатре» стояли два сейфа, столы, табуреты, самодельная скамья и... кожаное кресло, прихваченное кем-то из группы Гулявого в Игриме; в кресле сидел старичок бухгалтер Родион Гаврилович. Снаружи у палатки был воткнут щит с надписью: «Осторожно! Начальство». Снизу кто-то скорописью добавил: «Психи!»
Надписи вообще стали повальным увлечением. Стены вагончиков и временных построек пестрели образцами таежного остроумия: «Спорт — сила, спирт — могила»; «Враг подслушивает!» — это у «кубрика» радиста; на сарайчике, где разместилась механическая мастерская: «Бог создал человека, но не создал запчастей», на отделе кадров: «Чистилище». А на своем вагончике Дим Дпмыч изобразил человека в шкуре, над ним спутник и выписал торжественное латинское: «Через тернии к звездам». Впрочем, попадались надписи и «занозистые». Самой приличной из них была дописка у палатки начальства. Начальство не обижалось.
По утоптанному снегу возле палатки летали биты. Вдруг сгрудившиеся вокруг игроков ахнули: шаровка, вывернувшись из руки Антохи Пьянкова, взбив полу палатки, влетела в ее нутро и, слышно было, глухо брякнулась обо что-то.
— В чей-то лоб угодил,— раздался в тишине скорбный голос Тимки Грача.— Кошмар — не то слово.
Братва смеялась, но тут из палатки вышел сам Маныгин.
— Вы что, дьяволы, на людскую жизнь покушаетесь? — Он усмехался.— У кого это руки кривые?
— Нечаянно я, Анатоль Васильич,— скорчил плаксивую рожу Антоха, литая толстая шея его покраснела на загривке.
— Вот я и говорю: руки кривые.
— Не-ет,— сказал Аникей Малых,— он по части городков у нас чемпион.
Где-то в небе — где, поначалу за деревьями было не видно — зарокотал мотор. В управление шел вертолет. Вот он вынырнул из-за макушек, накренился и пошел к посадочной площадке. Никого это не взволновало: ежедневные рейсы вошли в привычку и вертолеты называли теперь уже по-свойски, по-летчицки — «бортами».
— Чемпион, говоришь? — Маныгин, склонив голову чуть набок, покосился на Антоху.— Хорошо. Ставим по пять фигур. Если я выиграю, Пьянков на два часа идет на кухню колоть дрова. Все. Обжалованию не подлежит. Ставь, ребята!
— А если выиграет он? — потянулся к Маныгину своим птичьим носом Тимка.
— Выиграет — я его прощаю.
Толпа невнятно загудела, Лешка протолкался поближе.
Били пофигурно, все громко считали биты — по сколько на каждую фигуру. Антоха лупил лихо, размашисто, похваляясь удалью, и не зря: броски были точными. Маныгин бил, пожалуй, резче — только свист понужал воздух. И тоже не мазал. Шли вровень. Болельщиков охватил азарт.
Осталась последняя, пятая фигура — «пулеметное гнездо». Пьянков долго прицеливался. Лешке хотелось, чтобы он промазал.
— Не подкачай! — крикнул кто-то.
Антоха сильно размахнулся, метнул биту — «гнездо» развалилось, лишь две рюхи вылетели за черту «города».
— Тьфу на вас! Что под руку орете? — разозлился Антоха.
Он начал нервничать и, сунув следующую биту под мышку, старательно плевал на ладони, Маныгин подмигнул ребятам:
— Заело.
— Не боись, товарищ начальство,— огрызнулся Антоха и резко бросил шаровку; вылетело еще две рюхи, одна осталась.
— Заскучали дрова по Антохе,— съехидничали в толпе.
Тут Маныгина окликнули. Никто не заметил, как к площадке подошел инженер Гулявый, нахохленный, сухонький, долгоносый мужчина с черной повязкой на глазу. С ним рядом стояло некое завернутое поверх шубы в два широких теплых шарфа небольшое существо. Гулявый подтолкнул его к Маныгину:
— Вот, Анатолий Васильевич, пришел вертолет с «мелочовкой»... и с этой дамой.
Только после этого можно было смекнуть, что существо, по-видимому, действительно принадлежит к женскому полу.
— Извините, Иван Тихонович, минутку.— Маныгин повернулся к Пьянкову: — Что ж ты?.. Добивай.
Антоха выбил последнюю рюху.
— Ну, Пьянков...— Теперь и Маныгин поплевал на руки.— Держись, Пьянков!
Он прицелился, развернулся, и с присвистом и щелком бита разом вымахнула всю фигуру из «города».
— Все, Пьянков, топай на кухню.— Под смех ребят Маныгин обеими руками пожал и потряс красную лапу Антохи. — Я вас слушаю. — Он повернулся к девушке.