Там, за широким, врубившимся в лесную глухомань коридором, был большой людской мир. Дорога-просека связывала заброшенных в тайгу старателей-строителей с тем миром.
Лешка, похоже, только сейчас по-настоящему понял это, и что-то в нем приятно дрогнуло: впервые, хоть и смутновато, ощутил он сладостную причастность к чему-то большому.
Конечно, об этом «большом» Лешка и читал, и слышал, и Карданов с Маныгиным не раз говорили о нем, но только читаные и слышанные слова как бы отскакивали от Лешки, будто предназначались не для него, а были так, «вообще». А вот тут почему-то они всплыли из нутра; значит, не вообще.
Громадная плоская равнина, именуемая Западно-Сибирской низменностью, покрытая лесами, болотами и тундрой, когда навалились на нее настырные геологи, ошеломила мир несметными подземными богатствами. В пятидесятых годах — а точнее в 1953-м — ударил в древнем селении Березово первый фонтан тюменского газа, в шестидесятом — в Шаиме забила нефть, С тех пор были разведаны десятки других месторождений — тюменская земля сулила немало сокровищ: сырье для химии, топливо, энергию. И возник на ней колоссальный РНПО — район нового промышленного освоения.
По непролазным топям (только в тайге Западно-Сибирской низменности, говорили люди, болота занимают семьдесят миллионов гектаров, а тундра — та почти сплошь болото), в морозы, когда под пятьдесят, на жестоком ледяном ветру или в жару, в неисчезающих, неистощимых облаках комаров и гнуса двинулись люди на север — покорять целину такого коэффициента трудности и таких масштабов, каких человечество, видимо, до сих пор не ведало.
Есть такое присловье: знать, почем фунт лиха. Здесь лихо черпали пудами. На морозе лопался металл, в бездонную болотную жижу уходили тракторы, метались над тайгой вертолетчики не в силах найти пятачок для посадки, тут и там застревали бесценные грузы, но люди все же делали свое дело.
Громадный, дремучий край преображался. Не только старые поселки, такие, как Березово и Сургут, обрели новую жизнь — в нехоженых гнилых местах поднимались сотни буровых, вставали новые города, такие, как Нефтеюганск и Нижневартовск, и уже не разведчики-геологи, а добытчики подбирались к нефти под гибельными хлябями Самотлора и к резервуару газа в Медвежьем.
В громадном этом районе нового промышленного освоения была малюсенькая точечка на извиве одного из притоков Оби — Тунга. Здесь закладывали газовый промысел. А в шести километрах от будущего промысла, у озера Ухтым-мыхын-тур, ребята из управления Анатолия Маныгина готовились построить для газовиков поселок. В этом и была их причастность к великому общему делу, и ее сейчас впервые, хоть и смутновато, ощутил Лешка...
— Эй, Новожил! Замечтался. Двигаем?
Лешка стряхнул задумчивость, огляделся и вдруг приметил лиственничный пень. Знакомый был пенек, Лешка узнал его.
— Мой,— сказал он.— Это я первое свое дерево свалил.
— Нашел, чем похвастать,— усмехнулся Слава.— С трех сторон подрезал и все подрезать не мог.
— Так ведь первое же! — сказал Лешка...
5.
Воскресенье было необычным: объявили выходной. Ну, выходным-то его только назвали: суеты и дел всем было по горло. Во-первых, назначили генеральную уборку помещений и территории. Во-вторых, воскресник на фундаменте кафе. В-третьих, мытье в новой бане. И, наконец, вечером — общее собрание, чтобы принять Устав управления.
Территория действительно изрядно захламилась. На снегу тут и там валялись кучи мусора, стружки и щепки, обрывки бумаг, тряпье. И расширилась территория намного. Вдоль южного берега озера прорубили широкую просеку, она называлась Главный проспект: вдоль должны были стать первые жилые дома. В лесу повырастали времянки — подсобки и склады. Иван Ситников, назначенный главным механиком управления, раскинул большую, на металлическом каркасе палатку, и в ней разместились и его письменный стол, за которым он никогда не сидел, и слесарные верстаки, и два токарных и другие станочки, а рядом соорудили кузню.
Вагончики теперь выстроились в две линии, друг против друга, образовалась прямо-таки улица, и кто-то самодеятельно подтвердил это, приляпав фанерный щит с надписью: «Улица Надежд».
С утра братва занялась уборкой — вытаскивали на снег и чистили, хлопали, били постели и одежду, драили полы и стены вагончиков. Всюду курились большие дымные костры — жгли сучья и мусор.
Дим Димыч, назначенный на строительство кафе прорабом, еще с вечера развесил на соснах полотнище: «От каждого пол-литра пота — всем фундамент под кафе!» С проектом здания уже многие были знакомы, и все же Дима еще раз с великим тщанием изобразил его на фанерном щите и вывесил для общего обозрения: дескать, любуйтесь и, если вам это нравится, приложите к делу свою руку. Однако наглядная агитация агитацией, а без оргмероприятий, как известно, все равно не обойдешься, и потому Надя Голышева неустанно бегала со списками, наряжала всех поочередно, по графику на рытье котлована под фундамент.