Бригада Аннушки чуть не с ночи топила баню.
Лешка же неожиданно для себя от всех этих забот-работ был освобожден. Его и Славу Новикова взял в свое распоряжение Карданов: надо было срочно написать выдержки из Устава управления. Устав этот — вернее, пока еще его проект,— размноженный на машинке, братва уже читала: и вслух, и про себя, и -всерьез, и с шуточками. Обсуждали — втихомолку и со спорами. А теперь вот Карданов решил наиболее важные цитаты из проекта выписать крупно и ярко, чтобы они врезались в башку каждого. Самоа основное, кардинальное, неизменное — сказал он Славе и Лешке. Хорошо выписать. Броско. Художественно.
Руководство взял на себя Слава. Лешка, вспомнив, как из-под палки приходилось ему оформлять интернатскую стенгазету, хотел увильнуть, сменив стило на лопату, но Слава устыдил его.
— Ты что? — сказал он с нехорошей суровостью.— Первое серьезное поручение комиссара, а ты в кусты? Не ждал от тебя, Новожилов.— И тут же подмигнул обезоруживающе: — А чурочки в печурочке — разве плохо?
Действительно, печурка в управленческой палатке пыхтела и грела вполне исправно. Палатка была отдана в распоряжение «художников», все управленцы трудились на воскреснике.
— Черт с тобой,— смирился Лешка.— Только ты мне все будешь показывать. Как и что.
— Это пожалуйста,— с небрежной легкостью согласился Слава.
Руководство операцией он взял на себя не зря: дело знал. Довольно быстро порезали они листы фанеры на куски и затянули их кумачом. Посчитав в цитатах все знаки до последней точечки, Слава расчислил размеры букв и легонько разлиновал кумач. Лешка тем временем развел белила.
Теперь надо было из «Устава комсомольско-молодежного строительно-монтажного управления № 1» с пометочкой «Проект» толсто отчеркнутые комиссаром места «броско и художественно» перенести на лоскуты кумача.
Лешка взял листки с текстом. Перепечатаны они были плохо, кто-то бил по клавишам машинки очень уж неумело: то лупил так, что чуть не пробивал бумагу, то касался еле-еле, и буковки проступали почти невидимо, строки сбивались, много было опечаток.
— Комиссар две ночи подряд клопов давил,— пояснил Слава; все-то ему было известно.
— Сразу видно: не умеет. Попросить не мог?,
— Кого? Может, тебя?
— Может, меня.
— Что ли понимаешь в этом деле?
— Малость. В интернате, когда газету выпускали, директорша нам машинку брать разрешала — печатал.
— Вон что, — удивился Слава. — Ав каком это интернате?
— В обыкновенном. У нас в совхозе средней школы нет, мы в райцентре учились, в интернате. Смешная директорша была, божий одуванчик.— Не замечая, что улыбается, Лешка вспомнил эту милейшую заслуженную старушенцию, непедагогично курившую в классах, и тут же начали всплывать в памяти какие-то, вроде и пустяковые, эпизоды и поплыли перед глазами физиономии Джафара, Татки, Лены...
— Ну ладно,— вторгся Слава в этот далекий, опахнутый жаркой степью мир,— берись за свой инструмент.
И верно, не мечтать пришел. Лешка оглянулся. Слава мелком уже вычертил по материи буквы первой цитаты, теперь настала очередь белил. Сверив фразу с машинописью, Лешка взялся за кисточку. Густая краска ложилась четкими жирными мазками. Буква к букве, слово к слову.
— О-о,— сказал Слава,— ты же великий маляр! А еще отлынивал.
Лешка промолчал. Он вчитывался в только что написанное: «Коллектив строителей управления является отрядом Всесоюзного Ленинского Коммунистического Союза Молодежи и призван продолжать славные традиции комсомола на Всесоюзной ударной стройке по освоению нефтяных и газовых месторождений Западной Сибири».
— Хм,— пробормотал Лешка,— серьезная штука.
— Что?
— Да я так, про себя...
Он начал читать другую цитату. Там были слова о том, чтобы стать достойными дел отцов, вписавших яркие страницы в историю комсомола на всех этапах жизни страны. Это были общие, примелькавшиеся слова, но Лешка вдруг вспомнил старую отцовскую анкету и то, как он, тогда еще мальчишка, представил эту анкету фильмом. И мысленно увиделся ему сверкающе стремительный бой «ястребков» в прозрачном небе, и плетью повисшая, перебитая осколком рука летчика Виталия Новожилова, и то, как он, уже инвалид, бухгалтер целинного совхоза, полустаричок-полуюноша, заложив протез за спину и надев боксерскую перчатку на одну руку, выходит на задорный и совсем не дурашливый поединок с парнями. С этими парнями садил батя рощу Комсомольскую, в которой Лешка изливал душу Василию и в которой потом рвал зубами землю и траву, когда узнал о гибели брата...