Маныгин почесал густую темную бровь, сказал хмуро:
— Ты мне театральное представление не разыгрывай. И руками не размахивай. У меня руки не слабее твоих, покрепче. Ты, как я вижу, вовсе и не представляешь того, чем возмущаешься. «Бумажку перепечатать! Что прикажете? Маникюр!» Слабенькое, скажу, представление, детское.— Он помолчал.—• Что такое на самом деле секретарь? Это первый помощник начальника. Его диспетчер и его канцелярия, организатор его рабочего дня, управляющий его делами... Перепечатывать документы? Да. Уметь написать деловую бумагу, толково, четко ответить на запрос? Да. Но этого мало. Надо еще организовать прием посетителей, а они ко мне скоро пойдут десятками. Поддерживать оперативную связь с участками, а число их у нас увеличится неизмеримо, вырастут, как грибы, субподрядные организации. Закручусь как белка в колесе. И ты закрутишься. Но головы при всем при том нам с тобой терять нельзя — порядок должен быть. И этот порядок будет зависеть и от тебя, от секретаря, от помощника. Понял, дурья башка?
«Дурья башка» Лешку не обидело, прозвучало оно по-братски. И поскольку соображением, и особенно воображением, природа его не обделила, он, в общем-то, схватил главное из того, что так напористо высказывал маныгин. В душе ворохнулось сознание значительности той работы, которую ему предлагали. Но почему Анатолий Васильевич говорит об этом, как об уже решенном? И с какой все же стати он, Лешка, рабочий человек, комсомольский ударник, честь вкалывать лопатой на важнейшей для стройки трассе жизни должен променять на сомнительное умение сочинять и перепечатывать бумажки? Чтобы все тыкали в него пальцем, насмехались, называли секретаршей?
— Понял я, Анатолий Васильевич, все понял. Только не пойдет дело.— Лешка встал и не знал, куда деть руки.— Никакой секретарь из меня не выйдет, не согласен я. С ударного рабочего места — и вдруг...
— Заладил свое! — Маныгин пощелкал по столу карандашом и тут же отбросил его.— Да сядь ты, будь наконец человеком. Посиди, успокойся.
Лешка сел, кляня себя за покорность.
Неожиданно в разговор вступил Родион Гаврилович.
— У вас, молодой человек,— сухо покашляв, сказал он,— отрыжка эпохи кайлы и «козы», хотя вы, поди, и не знаете, что такое «коза». Это отнюдь не молочный агрегат с хвостиком и рогами. Это такая деревянная штуковина за плечами, на который мы в свое время кирпичи на строительные леса затаскивали. Еще в первую пятилетку. Ибо иных приспособлений, кроме «козы» и тачки, не было. И когда меня родные мои магнитогорские товарищи чуть не силком турнули учиться на счетовода, ох как я тоже артачился. С лесов стройки да вдруг на счетоводский стульчик. Не понимал, как надо это рабочему классу. Не соображал, что «козу» вскорости заменят кранами и что необходимы стране не только «козоносы», но и люди, умеющие считать, писать, управлять. Вам ведь предложение делают не для удовольствия вашего, а по необходимости.
«Вот старикан! Тоже агитировать меня взялся. Что они, сговорились тут? Сейчас, наверное, комиссар примется». И точно.
— Родион-то Гаврилович, Леша,— начал Виктор Карданов,— по-моему, очень верную мысль ухватил. Управление — наше больное звено. Я думаю, мы об этом на заседании штаба специальный разговор заведем. А с тебя начинаем, тебя бросаем в прорыв. Ты наше предложение должен рассматривать как поручение тебе, комсомольцу, от партийной организации. Поручение ответственное, пора взрослеть, Леша...
...Долго он бродил по лесу за вагончиками, дошел до озера, но не заметил его, бродил и думал, как всегда, не очень четко, скорее расплывчато, и многое еще было обидно и непонятно, но уже наступало понимание того, что жизнь куда сложнее и, может быть, умнее, чем он себе представлял.
А вечером в вагончике, конечно, обсуждали новое назначение. Лешка даже и не ждал, что товарищи отнесутся к этому так просто. Конечно, были и насмешки и смешки — разве без этого обойдешься? Конечно, Антоха Пьянков пытался издеваться, да разве от него Лешка ждал чего-нибудь иного? Под конец Антоха вспомнил:
— Ребята, он же к этому сдавна готовился. Заранее знал. Давеча говорит мне: «Лопатой я машу последний, значит, день, теперь буду тобой командовать».