— Хватит тебе, Пьянков,— сморщился Аннушка.— Ну, если и знал, так чо?
— А то, что сам напросился. Стремился, значит.
— Ни к чему он не стремился — вот в чем дело. И это как раз было плохо,— сказал Дим Димыч.
— Не слушай ты их, Леша, никого не слушай,— говорил Слава Новиков.— Все идет хорошо, все отлично. Если что, ты всегда на меня рассчитывай...
А что это на него рассчитывать было надо?
Уже перед сном Аннушка сказал:
— Только ты, земляк, всерьез прими новую работу. Понимаешь, нет? До сих пор ты все неприкаянным ходил, без дела, хотя работа, конечно, была. А дело — в него душу требуется вложить. Ну, там наше плотницкое дело или электромеханическое. А тут — секретарское. Понятно я говорю?..
2.
Когда Маныгин сказал, что будет крутиться как белка в колесе, он, видимо, просто не смог подобрать более точных слов. Что белка в колесе? Ну, крутится, ну, скачет — эка невидаль! Просто, однообразно. У начальника управления крутеж совсем другой. И направления разные, и уровень иной: мечись от рядового землекопа до начальника главка, мчись ранним утром: к строительству причала на Тунге, оттуда на стройку первого дома, потом к новенькому красавцу трактору, который топнет в болотине. А причал подвигается туго. А на стройке дома, оказывается, некомплект бруса, из которого тот дом делается. А трактор-то булькает уже на глубине пяти метров. И со всех сторон наседают люди: начальник главка из далекой Тюмени жмет на сроки подготовки причала и дорог, прораб с дорожного участка требует дополнительных машин, главный механик жалуется на недостачу запасных частей — вот-вот остановится половина парка машин, радист канючит насчет батарей, заведующий столовой жалуется, что хлеба нет, а сухари кончаются... Где взять' все это?
Стал вертодром. Сели снега, поплыли водой, обнажили трясину, о которой зимой и не думалось. Управление оказалось начисто отрезанным от Большой земли. С дороги сняли несколько машин — срочно насыпать новую вертолетную площадку, теперь уже основательную, насовсем. Песок и гравий брали с того же карьера, откуда сыпали и на дорогу.
Карьер был близко и, как предполагали геологи-изыскатели, представлял собой наносы какой-то древней речки, некогда протекавшей здесь. Только речка та была непонятно капризная: наносы часто тощали и исчезали совсем. Сейчас на них трудились новые изыскатели — прилетели, успели-таки до закрытия вертодрома, даже бурильную установочку с собой притащили.
Однако, пока суть да дело, вертолеты-то все равно не шли. Маныгин нервничал и злился. Ему самому надо было срочно лететь в Тюмень: что-то мудрили там снабженцы. Голос его в радиорубке, во время сеансов связи, все чаще закипал гневом ч гудел басовыми штормовыми раскатами. То он распекал своего начальника снабжения неуловимого Симу Кагальника, то упрашивал главковцев, то доказывал что-то ребятам из обкома комсомола. Слава Новиков взмокал от старания и страха.
Вечерами усталый, осунувшийся, заляпанный грязью, но все еще весь начиненный зарядом энергии, Маныгин усаживался с Лешкой за разработку завтрашнего дня.
— Пиши, Леша. К восьми пригласишь прораба и всех бригадиров с дороги. К восьми тридцати — начальников участков. К этому времени перепечатаешь вот эту инструкцию — ночью сочинил. Связь с Тунгой нужна мне будет в девять. Впрочем, давай сюда Новикова сейчас...
Он не переставал работать до полуночи. Ну, естественно, вместе с ним — и его начальник канцелярии, помощник и секретарь.
«Помощников-то Маныгину надо бы с полдюжины, да и то загонял бы всех,— думал Лешка. И «философствовал»: — Начальники — они народ такой...»
Чтобы думать обо всем этом и даже «философствовать», у Лешки было и время, и настроение. Должно быть, впервые за эту зиму и весну он бездельничал. Просто бездельничал — лежал-полеживал на своем втором этаже. Потому что был Первомай, праздник трудящихся всего мира. Почему бы трудящемуся человеку в свой законный праздник и не побездельничать? Очень приятное занятие. Тем паче, что с утра все же пришлось малость потрудиться.
Утро началось поздно. Ради праздника завтрак отодвинули на полтора часа, чтобы все могли подольше поспать. После завтрака был короткий митинг, и Дим Димыч, секретарь комсомольского бюро, толкнул речь на целых три минуты. Потом все, от Маныгина до Антохи Пьянкова, и даже Слава Новиков, работали на строительстве кафе и первого жилого дома. Некомплектный брус Аникей Малых сумел-таки превратить в комплектный, и дом подвели под стропила. Еще было вселенское выбивание, выколачивание постелей и мытье вагончиков. К обеду со всем управились, а после обеда впервые бездельничали.