Отомкнув чемодан, он достал конверты и не отощавшую за зиму пачечку почтовой бумаги; почти нечаянно рука коснулась заветной тетради, в которую Лешка класса с восьмого заносил поражавшие его различные сведения о воде, гидрологии и гидрогеологии, Задумчиво и вместе с тем рассеянно просматривал
он сейчас свои выписки из книг и журналов, цитаты и удивительные цифры, рассказывавшие о воде подчас не меньше, чем толстые труды ученых. Две записи задержали его внимание: «Вода — самое драгоценное ископаемое» (академик А. П. Вернадский), «Это самый важный минерал нашей Земли» (академик А. Е. Ферсман). Некая мысль пришла Лешке в голову, и, улыбнувшись, он решил записать свое: «Вода может быть и бедствием. Сам вижу. А. Новожилов». Уже сделав эту запись, он понял, что сморозил глупость — выложил истину, известную людям тех пор, когда они и людьми-то еще не были. Однако зачеркивать «цитату из себя» он не стал, а только приписал в скобочках ехидное: «Хе-хе!»
Надо было браться за письма, и прежде всего ответить на отцовское послание — первое за все это время. До того писала только мама, да иногда — с великим тщанием и полным неумением — Митяй. А тут собрался наконец с силами сам батя. По всему видно было, что после паралича рука его слушалась еще плохо, дрожала, буквы прыгали, расползались и тоже дрожали. Лешка стал внимательно читать письмо.
«Дорогой мой сын Алеша,— писал отец.— Вот решил взяться за перо. Каллиграфия совсем уже не та, а все же пишу.
У нас новостей особых нет, мама и Митяй очень скучают по тебе, да и я скучаю, потому что бездельничаю. Очень это плохо — бездельничать. Скоро, однако, начну снова работать, есть кое-что на примете.
Часто и много думаю, Алеша, о тебе, о наших с тобой разговорах о твоем пути в жизни. Ну, об этом — при нашей встрече, на которую я все же надеюсь. А пока, как я понимаю, твоя жизнь идет правильно, потому что ты в комсомольско-молодежном управлении и у вас есть комиссар, и человек, как ты писал, он хороший я за тебя не беспокоюсь.
Переводы твои получаем аккуратно, спасибо, сынок. Люда в этом году заканчивает институт, сразу станет полегче. Мама спрашивает, как у тебя с одеждой и обувью, напиши, что прислать, ведь магазинов у вас в тайге, как мы думаем, и кот не наплакал, Напиши, не прислать ли чаю.
Все мы обнимаем тебя крепко и верим в тебя, твой отец В. Новожилов».
Лешка легонько дотронулся до подписи. Ему хотелось погладить ее. Батя!.. Вот даже и о чае заботится« Он вспомнил любимую отцовскую кружку, пожелтевшую, с зазубринками, с тоненькой трещинкой, которая шла от верхнего полукружия ручки вниз и в обхват кружки по грубовато намалеванной кремлевской башне... Чуть не на всех кружках и чашках в их доме были трещинки. Иногда отец — удивительно как: с одной же рукой! — заклеивал их всяческими БФ. А были они все разные — эти кружки и чашки. Мама, когда покупала в сельпо, брала не больше чем по две. У них никогда не было сервиза. «Сервиз» — это слово Лешка впервые услышал в доме главного совхозного агротехника Поливина. Потом Марина, жена Василия, привезла им в подарок очень дорогой и очень красивый чайный сервиз английской выделки на двенадцать персон. Мама заахала, а Марина сказала: «Что ж, Вася все-таки известный летчик-испытатель, мы ведь без денег не живем». Лешке это не понравилось, но его заворожили слова «на двенадцать персон». «Персон»,— повторял он и кривлялся перед зеркалом, изображая «персону».
Этот роскошный сервиз батя подарил Мусамбаю в день его восьмидесятилетия. Чаю из этих чашек на дне рождения сподвижника лихого Амангельды весь совхоз попил немало, а куда потом подевались тарелочки, блюдечки, сливочники и прочее — этого и сам Мусамбай не знал.
Старый, сухой, с коричневой издрябленной кожей, он сразу вспомнился Лешке. И верный, неразлучный его дружок дед Пантюха вспомнился, и качнулась, поплыла перед взором горячая степь, курганы, пыль над огромной новой стройкой... От всего от этого Лешка чуть не заплакал, резко отложил письмо отца и начал свое:
«Батя, дорогой! Хорошо, что ты взялся за перо. Значит, побеждаешь свою болезнь. И каллиграфия у тебя вовсе не такая уж плохая. Не блеск, но—олл райт!
У меня дела идут нормально. Сегодня Первомай — с праздником всех вас! Мы отдыхаем, только малость поработали на воскреснике. Весна — кругом вода, вода, вода. Вот бы вам на поля хоть тысячную часть ее!
Пусть мама не беспокоится: с одеждой и обувью у меня полный порядок. Выдают все, что надо. А работа у меня переменилась. Я теперь...»
Тут Лешка задумался: врать или не врать? Не хотелось признаваться, что стал секретарем. Но врать было противно. И он написал правду, хотя и напустил при этом туману: