— А если бы вы утонули вместе с краном?
— Риск,— осклабился Иван.
Тут Гулявый не выдержал. Он побледнел и, крепко ухватив закраину стола, закричал срывающимся голосом:
— Пора быть посерьезнее! Ведь вы все-таки главный механик. За этот ваш дурацкий риск мы с управляющим пошли бы под суд!
— Возможно,— кивнул Иван.
Может быть, Гулявый трахнул бы его чем-нибудь, но вмешался Маныгин. Он сказал примиряюще:
— Ладно, Иван Тихонович, победителей не судят. Ты, Вайя, сначала пойди в столовую, перехвати чего-нибудь, весь день не ел.
Лешка слушал эту перепалку и не мог сообразить, кто же все-таки прав. Вроде бы прав Гулявый. Ведь и верно Ситников грубо нарушил инструкцию. Лешка помнил, как свирепо гонял трактористов за нарушения директор совхоза. Но там — что! А здесь Иван мог утопить и себя, и кран, так необходимый стройке. Но, с другой стороны, смелость этого парня его восхищала, а Гулявый представлялся жалким, дрожащим трусом. И ведь главное—дело-то выиграно, кран на месте!
Перед сном два Ивана опять топтали снег возле вагончиков, опять один что-то гудел, другой таращил глаз и возражал. Видимо, они друг другу были нужны.
Маныгин к Ивану благоволил. Он знал его лучше всех. Они вместе учились в политехническом. Анатолий Васильевич до этого кончал строительный, немало поработал, побывал уже главным инженером крупного управления и вдруг «на старости», в двадцать семь лет, пошел учиться на физика. Прошлым летом, будучи командиром студенческого отряда, он застрял на Тюменщине. Обуяла его мечта создать молодежную «градостроительную фирму». Человек с опытом и пробивной силой, стучал он во многие двери и добился, что главк пошел на эксперимент — организовал вот это комсомольско-молодежное управление для строительства небольшого таежного поселка. Конечно, до голубой мечты было еще далеко, но недаром же говорится : лиха беда — начало.
Не случайно Лешка подмечал в начальнике черты, ему казалось, несовместимые. С одной стороны, Маныгин был крут и самовластен, с другой — демократичен, по-товарищески расположен ко всем. Видно, въевшаяся в прежней работе привычка распоряжаться и нести ответственность смешалась со студенческой простотой.
В Маныгине многое злило Лешку, но многое и нравилось. Чем больше он присматривался к начальнику, управления и вникал в работу, тем яснее ему становилось, что Маныгину на стройке приходится, пожалуй, всех труднее. Это со стороны легко судить,— разъезжает в машине, распоряжается, властный и в себе уверенный. А Лешка теперь знал, как порой мучительно ищет верное решение «непогрешимый» Анатоль Васильич; как ночами просиживает над проектными заданиями и чертежами, считает, черкает и чертит заново; какими нежданно-горькими бывают письма из главка, которые Лешке приходится читать, разбирая почту; какие окрики получает он по рации от начальства.
А еще Лешка знал, вернее, догадывался, что у Анатолия Васильевича какие-то серьезные нелады в семье. Однажды нечаянно он слышал (просто говорили при нем вполголоса), как Карданов сказал Маныгину: «Будь ты наконец мужчиной, Толя. Разведись, и все».— «А сын, Витя?» — «Он же все равно у бабушки». — «Эх, родной, советовать легко... — Карданов помолчал, потом тихо выдохнул: — Да, это конечно...»
...Маныгин вернулся с Дим Димычем заляпанный грязью и веселый.
— Ну, товарищ помощник, каковы наши дела?,
— Нормально. Все, что говорили, сделал.
— Олл райт. А не мог бы ты по-дружески притащить с кухни чайничек чая? Мы вот тут с комсоргом планы планировать будем. С чаем-то оно знаешь как бы получилось!
До сих пор подобных поручений Лешке выполнять не приходилось. У него уже навертывались на язык слова о том, что он все-таки не официант, но взглянул Лешка на Маныгина — усталый, расхристанный, хоть и бодрится,— и возражать не стал. Сказал:
— Ладно... А выговор как — в приказ писать?
— Какой выговор? Тебе, что ли?
— Ну. Обещали ведь.
— Ох, злопамятный! — Маныгин рассмеялся и, подойдя, тряхнул Лешку за плечо.— Будет тебе! Считай, что уже квиты.
Лешка не хотел, а улыбнулся:
— Ладно,— повторил,— сейчас чайничек сообразим.
Слава аллаху, с заседания штаба Маныгин Лешку отпустил. «Пойди,— сказал,— проспись. Голышева за тебя попишет». А не отпусти он — Лешка все равно бы заснул. Спасу нет, все дни и ночи как в угаре. А почему «как?» Именно — в угаре.
Почти двое суток тушили таежные пожары. Их было три, один вплотную подступал к строительной площадке газопромысла на Тунге.
Лешка работал больше лопатой: окапывались от низовки. Огонь был не так уж и близко, а все равно было страшно глядеть в глубину леса. Там стояли дым и шум. Вот-вот мог вспыхнуть верховой пожар. Отдельные деревья уже загорались целиком.