Сначала с легким шумом вспыхивала хвоя, потом огненные полосы врезались в глубину кроны и вихрастые языки пламени обвивали ствол. В первые мгновения они были еще робки и бессильны — неуверенно лизнут и отпрянут, набросятся и скатятся вниз, ио, припав к земле, вскидываются снова, соединяются и прыгают все выше. И вот уже, дрожа и корчась, все дерево полыхает, трещит и взметывает снопы искр, летят в стороны обугленные раскаленные сучья.
Лешке казалось, что и лопата у него в руках раскалена и обжигает до волдырей. Дымная гарь забила легкие. Мошкара, выброшенная огнем из леса, упала на людей невиданными тучами. Эта мразь залепляла нос, глаза, уши и жгла, жгла исступленно, неистово.
Лешку удивил Гулявый. Этот одноглазый черт, похоже, начисто потерял страх. Он лез в самое пекло, не обращая внимания ни на адский жар, ни на падающие деревья, которые могли и придавить его, и заживо испечь. Он всюду поспевал, его решения и распоряжения были предельно точны и быстры, он выдавал их, как выстреливал...
А руки немели, и голова кружилась, и земля покачивалась все сильнее...
Так они работали день, ночь и еще день. Хорошо, что Маныгин организовал подвозку еды и питья. Впрочем, на еду было наплевать — она казалась противной и не лезла в рот. А вот пить хотелось здорово все время. Вусмерть хотелось.
У Лешки и сейчас во рту было сухо и противно горько. Дым пропитал его, казалось, всего. Голова была свинцовой. Ребята хоть поспали последнюю ночь. А Лешка провел ее за машинкой вместе с Маныгиным: срочные бумаги в главк. Под утро Маныгин начал мечтательно прицокивать языком: «Ах, черт, вот бы кофе выпить, а? Замечательный, Леша, напиток — кофе».— «Так ведь нету, Анатолий Васильич».— «В том-то и дело, что нету. Был бы, так, может, и не таким уж замечательным показался». И весь день повторял: «Ах, черт, вот бы кофе». Однако Маныгину что? Он двужильный, трехжильный, пяти... И сейчас — секретаря своего отпустил, а сам будет вести заседание штаба. У него закон: раз надо...
А. спать Лешке вдруг расхотелось. Выйдя из палатки, он прошел вдоль вагончиков — их прибавилось: поставили новые для пополнения. За вкопанным в землю самодельным столом собрались самые заядлые доминошники; остальные разбрелись кто куда, в основном — спать.
— Эй, канцелярия,— окликнул Антоха,— забьем?
— Не,— сказал Лешка и пошел дальше.
— Начнем, товарищи,— вслед ему громко произнес динамик голосом Маныгина: поселочек Слава Новиков наконец радиофицировал полностью, и разговоры на заседаниях штаба могли теперь слушать все. Иногда заседавшие отключали микрофон. Тогда желающие могли подойти к полотняной стенке палатки и опять таки слушать.
— Начнем,— с воодушевлением поддержал Маныгина Антоха и крепко ударил по столешнице.
— В повестке дня у нас сегодня...— продолжал динамик, но Лешка больше не прислушивался, повестка дня была ему известна.
Он направился к тропинке Мужества. Так окрестили они путь, проложенный через болото от вагончиков к строительной площадке, чтобы не топать в обход. Сначала действительно нужно было мужество, чтобы пробираться, прыгая, по трясине от кочки к кочке, от одного деревца к другому. Позднее на тропинку понабросали досок и бревен, и сейчас идти по ней было не так уж трудно. Вот завтра воскресник — будут ладить настоящий тротуар. Потом освещение проведут. Потом дренажными канавами осушат болото. Потом, потом... сколько еще дел впереди?
Тропинка вывела Лешку в сухой лес па берегу озера. Здесь и была сама строительная площадка. Среди сосен, за кучами земли и мусора, за сарайчиками-складами, за штабелями досок и строительных деталей виднелись начатые дома. Два были почти готовы: первый назвали «Пионер» — в нем один этаж предназначался для управления, второй поименовали «Северянка» — общежитие для девушек.
Вдыхая густой смолевый запах леса и щепы, Лешка вышел на Главный проспект. 11а просеке уже выкорчевали пни, землю разровняли и начали засыпать гравием. Проспект будет что надо — прямой, широкий, просторный. Отсюда просматривалось озеро.
За четко очерченными стволами и ветками пламенела вечерней зарей тихая водная гладь. Нахально налетало комарье, и мошка столбиками толклась вокруг, но укусов Лешка почти не чувствовал: и без них сухая опаленная кожа горела и ныла. Очень было красиво: волшебно пронизанные низким солнцем кроны деревьев, озеро, обрамленное лесом, и подсвеченные розовым легкие пушинки облаков в высоком голубовато-белесом небе...