Полвагончика, когда Лешка вернулся к себе, уже спало. Горела только одна-единственная лампочка, но динамик разговаривал вовсю. Заседание штаба продолжалось :
— ...а это — товарищ Селиванов, представитель УМ-два, что, как вы понимаете, обозначает: второе управление механизации.
— Ум хорошо, а два лучше,— попытался кто-то сострить, Лешка не понял — кто.
Селиванова он уже знал: прилетел сегодня, долговязый инженер с большими удивленными глазами за толстыми черепаховыми очками. Говорит быстро, невнятно и мудрено, поэтому больше молчит.
— Эта самая механизация,— продолжал Маныгин,— прибывает в основном с завтрашней баржой. Тебе, Иван, с Селивановым выгружать. Шесть человек вам хватит?
— Много, Анатолий Васильевич.— Это сказал Дим Димыч.— Причал у нас готов, кран работает. Четырех человек, может, достаточно?
— Там же не только машины...
Лешка крутанул верньер, чтобы загасить звук, но Тимка Грач попросил:
— Не выключай. Сделай потише только.
Тимке хорошо — он выспатый. Подвернул на пожаре ногу, заработал растяжение и валяется, дрыхнет вторые сутки. Но все же звук Лешка оставил.
Лечь спать ему помешал Сима Кагальник. Прибыл наконец сей таинственный снабженец. Оказался он совсем молодым человеком небольшого росточка, при галстуке и в штиблетах, с громадным пузатым портфелем. У него был тонкий голосок, глаза почти без ресниц, и он редко улыбался, хотя был очень вежлив. Звали его Семеном Федоровичем. Почему-то сразу он привязался к Лешке. Может, потому, что часа два они вместе, сверяясь с «Книгой запросов и распоряжений» и с бумагами Родиона Гавриловича, выясняли, что Сима упустил, не достал и не доставил и что еще нужно «выколачивать» в первую очередь. У Симы был толстенький и аккуратный, как он сам, блокнот с привязанным к нему карандашиком в металлической оправе. В этот блокнот он поминутно заглядывал и что-то в нем помечал,
Вместе они и пообедали. Лешка рассказывал Кагальнику о делах на стройке, а тот — о себе. Сима закончил экономический институт, аспирантуру при нем, сдал кандидатские экзамены, но потом решил «повариться в жизни».
— Это, Алексей, по-моему, очень важно,— говорил Сима своим тонким голосом и в упор, не мигая, смотрел на Лешку безресницыми глазами.— Экономическая наука не должна быть оторвана от жизни. Верно? Наука должна сообразовываться с запросами жизни. Это мой принцип.
Ом еще минут пять после обеда излагал свои взгляды на экономическую науку, потом отправился знакомиться с начальниками участков, их объектами и «запросами жизни».
Сейчас, появившись в вагончике, где ему отведено было место, Сима объявил, что он голоден и хочет разделить свой ужин с Алексеем. Из пузатого портфеля он извлек буханку белого тюменского хлеба, бутылку лимонада и шикарный кус жирной копченой нельмы. Лешка и есть не хотел, а тут сразу слюнки появились.
— Прелесть — не то слово,— оживившись, сказал Тимка.— Вот что значит работать по линии снабжения! Ать-два, шуры-муры — и балычок на столе.
— Никакие шуры-муры я не признаю,— обиделся Сима.— Это не в моих принципах. Просто в Тюмени работает мой институтский товарищ, он меня угостил. Хотите?
Странный вопрос! Конечно, Тимка хотел и с благодарностью принял солидных размеров бутерброд; этот Сима не был жмотом.
Лешка со своей долей забрался к себе на нары, Сима стал делиться впечатлениями.
— Мне у вас нравится,— сказал он,— хорошая обстановка. Конечно, с первого взгляда все не определишь. Например, мне интересно будет проанализировать процессы роста производительности труда. Опыта у меня мало, но я наблюдал работу в порту — удручающе низкая производительность. И очень непродуманная организация труда. Никто не сообразил, как лучше совместить на погрузке разные интересы крановщиков и шоферов. Вот вы, Тима, кажется, шофер?
— Он самый
— Любопытно будет посмотреть... Сейчас взгляд нем, у меня есть записи...
Что там Симе будет любопытно посмотреть и какие у него есть записи, Лешка уже не слышал: разом, не успев сообразить этого, он ухнул в сон...
Утром Лешка встал обновленный: хотелось кувыркнуться, пробежаться и, возможно, даже спеть. Притащив из столовой завтрак для Тимки, он отправился насыщать утробу. Аппетит проснулся зверский. Лешка взял в раздатке консервированную рыбу в маринаде, две порции рагу из оленины, гречневую кашу и три компота.
Он рубал уже кашу, запивая компотом, когда подсела Надя. За ней приплелся и сел возле стола грязный лохматый пес — серая с подпалинами сибирская лайка.
— Откуда, человече, взялся? — спросил Лешка.