— Ох, ох! — сказал Карданов.— Ты это всерьез?
— Да вроде.
— Не-ет, Леша. Просто ты не разобрался. Москвичи эти — золотые парни и цену себе знают. Ты на их штаны да гитары смотришь, а я их работу видел. Каменщики что надо. С головой работают. Знаешь, они проект котельной изучили, прямо как инженеры, и выдвинули свои предложения —срок почти в два раза сокращается. А ты — «пижоны»!.. И плотники — вполне подходящие. Ничего в них кулацкого нет, просто хозяйственные мужики. А квалификация у них — позавидовать. Что, кстати, твой Аннушка и делает. Ты говорил с ним?
— Не.
— Поговори. И среди людей потолкайся, полезно.— Он задумчиво посмотрел на Лешку.— Вот так, товарищ служащий.
— А я виноват? — взъерошился Лешка.— Сами служащим сделали.
— Ну-ну. Опять эмоции... Ладно, Леша, трудись, Маныгин спросит — я в тайге. Здорово там, говорят, ребятам на лесопилке приходится. Мошкара заела совсем. Вернусь утром. Пока, товарищ Новожилов!
Он ушел, Лешка сидел недвижно. «Наговорил, наговорил тут...» Все равно на душе было неспокойно и по-прежнему неуютно. «Товарищ служащий... Кнопка канцелярская! Клерк недоделанный...»
Нудно поскрипывал кедр о стекло. Лешка поднялся и распахнул окно. Вечерняя свежесть обдала его. Игривый ветерок с озера сквозил лесочек на берегу и овевал поселок.
На тропке с озера Лешка увидел Надю. Она несла корзину стираного белья. В три широких шага он перемахнул комнатку, выскочил в коридор и, дробно стуча каблуками, скатился по лестнице.
Надя аж запыхалась, корзина была тяжеленная.
— Дай-ка подмогну,
— На. Только давай передохнем, присядем вот на пенек... Ничего себе пенек — хоть танцуй.
— Ага,— сказал Лешка.— За него Гулявый «на вид» схлопотал.
— За то, что спилили? — удивилась Надя.
— А за что еще? Вон какой красавец стоял, вырасти-ка такой заново!
— Ох, устала я, Леша. И руки окоченели.
— Так тебе и надо. Не будь глупой.
Ее стирки Лешку влили. Уж и не упомнить, с кого началось — кого первого Надя пожалела и предложила состирнуть рубаху. Потом на грязь свою пожаловался другой — она и его пожалела. Дальше — больше. Теперь вот целыми корзинами таскает.
— Постыдилась бы. Ты что — банно-прачечный трест?
— Что же тут стыдного, Леша? Надо же ребятам что-то доброе сделать.
— Интересно. А вот мне ты хоть раз стирала?
— Нет, Леша. Но ведь ты... Давай, я с удовольствием.
— Да я не про удовольствие!! Я про совесть. У кого ее не хватает, те и взваливают на тебя. Надя такая, она добренькая, она никому не откажет. Шляпа, вот ты кто!
— Хм,— сказала Надя и покрутила головой. Устало отерла она пот с лица, размазывая комарье и кровь.
— Ты что, не мажешься «датой»?
— У меня нет.
— Как это нет? Всем выдавали.
— Очень просто нет. Ребятам отдала на лесопилку, у них нехватка.
— Ох, Надежда, Надежда! — по-отцовски вздохнул Лешка и, вытащив из кармана, протянул ей баллончик с репеллентом.— Держи и больше никому не отдавай.
— Спасибо. А ты?
— Я себе достану. Ну, как ты со своей «компаньемкой»?
— Ух, знаешь, до чего боевая женщина! Правда, грубая — матерится, как десять мужчин. И взбалмошная. Но вообще-то она хорошая, душевная.
— У тебя все хорошие.
— Почему все? Не все.
— Например?
— Ну... бывают же... Смотри кто идет.
К ним с полотенцем на шее подходил Слава Новиков— направился на озеро помыться. Ему в эти дни доставалось. Старшим радистом Слава так и не стал. Прилетел второй радист — и тот не стал. А на днях с еще двумя парнями явился дядя Кузя, Кузьма Петрович — вот он и стал начальником узла связи. Ему было но занимать ни опыта, ни энергии. Срочно начали монтировать телефонный коммутатор, потянули линию от Тунги, и хоть Слава пытался взбрыкнуть — дескать, я не какой-нибудь телефонист, а дипломированный радист,— дядя Кузя быстренько его прижал. Сейчас, видать, Слава возвращался с линии — был потный и грязный, с налипшей на штаны паутиной с хвойными иголками.
— Привет бездельникам! — помахал он полотенцем и, подойдя, тоже уселся на пень.—Ты что, Новожил, тоже в прачки записался?
— Ага,— сказал Лешка.
— Вы бы хоть по гривеннику за штуку брали — через полгода автомобиль.
— Гони,— тут же потребовал Лешка, вытягивая из корзины, малиновую рубашку Славы.
— За мной не пропадет. Верно, Надя?
— Ну ладно, Леша,— поднялась Надя,— пойдем. А где же Смелый? Смелый, Смелый!
Из подлеска вынырнул ее верный пес. Теперь он был ухожен, чист, в нем появилась некая степенность.
Но что это?.. За ним из кустов скользнула еще одна лайка — тощая, квелая, со свалявшейся шерстью. Она выскользнула из кустов и остановилась, чуть присев на задние лапы,— глядела настороженно и робко.