— Красота-а,— выдохнул Лешка, и они долго стояли, сплетя руки и вбирая в себя это волшебство.
Однако были еще и комары, была мошка. Эта мразь не давала покоя. Лена бросилась к дымникам, окунулась в дым. Тут же, щелкая себя то по рукам, то по лицу, топталась Надя. Аникей что-то намыкивал. Деля подошла к девушкам, прихлопнула в ладоши и густым басовитым голосом пропела, выкладывая слова на мотив Аникея:
Девчоночка Надя,
Чего тебе надо?
Подхватывая игру, Надя ответила тоненько:
Ничего не надо,
Кроме шоколада!
Деля чуть не прорыдала с досадой:
Шоколада нету.
Надя закапризничала:
Дай тогда конфету!
Лихо притопнув и крутанувшись, Деля отказала:
И конфеты нету —
и баском своим пригвоздила концовку:
Почитай газету!
Однако концовки не получилось: напевая и намыкивая песенку, все теперь топтались, пританцовывая, в дыму, смеялись и кашляли, потом ухватились за руки и повели вокруг Нади хоровод. Наде стало весело, почти счастливо.
— Ну чем не таежный бал! — услышали они, оглянулись и увидели, что к ним, расплываясь в улыбках, подходят Маныгин и Карданов; чуть поодаль за ними шагал Иван Ситников.
— Ага,— завопил Дим Димыч,— начальство почуяло запах ухи!
— Имеем официальное приглашение,— возразил Маныгин.— А где же уха? Ухой вовсе и не пахнет...
Антоха с Кардановым отправились выбирать сеть.
— Давай, хозяюшка,— уходя, любовно похлопал Делю по дебелой спине Антоха,— готовь водицу для ушицы.— И Деля тотчас подхватила ведра.
Иван Ситников, помахивая вырезанными по дороге удилищами, сказал, что лучшая рыба — не из сети, а с крючка, и пошел к берегу. Остальные в предвкушении близкого пира взялись раскладывать дополнительные дымники, вытаскивали из рюкзаков припасы и посуду, накрывали землю полотняной скатертью, которую пожертвовала для такого случая Деля. Маныгин, осмотревшись на «острове», принял решение:
— Зимой притащим сюда балок, организуем рыбацкую базу. Лодки построим, штук шесть. Как, Аникей?
— Сделаем, Анатоль Васильич! Как говорил мой батя, всенепременно!
У Аникея было очень славное настроение. Все в это утро замечали, как часто и светло он улыбается, как старается быть поближе к Наде и хоть чем-нибудь, хоть самой малостью угодить ей. Правда, и Аникей, видно, замечал, что все это замечают, и потому совестился и иногда старался быть от Нади в сторонке. Но радость перла из него, и каждое скучное или просто равнодушное лицо казалось ему, наверное, кощунством. Потому и присел он к Славе Новикову.
Со Славой в последнее время происходило что-то неладное. Человек активный, разговорчивый, веселый, хотя и с ехидцей, он с какой-то поры стал вялым, молчаливым и неприметным, будто съежившимся.
«Все переживаешь, что не стал начальством?» — как-то вполусерьез спросил у него Лешка. Слава глянул сердито-тускло, сказал неохотно: «А что тут переживать? Подумаешь!» — «Тогда в чем дело? Ходишь квелый какой-то. Жизнь разонравилась?» — «А почему она должна мне обязательно нравиться?» — усмехнулся Слава. «Чудак, ты же был гвоздь-парень, даже речи толкал». Слава крутнул головой: «Эх, дитя ты все-таки, Новожил, школяр!» Лешка обиделся и больше с расспросами не приставал...
Присев к Славе, Аникей шутливо толканул его плечом:
— Заскучал, радиобог?
Слава от толчка чуть не свалился, поморщился, но ответил спокойно, даже с ленцой:
— Почему же «заскучал»? Сижу вот, наблюдаю, как вы природой наслаждаетесь, и не понимаю.
— А сам?
— А сам я весь от мошкары в волдырях. Как, впрочем, и ты.
— Ерунда,— отмахнулся Аникей и вдруг вскочил : — Смотри, тащат!
— Чего там? — Рыбу тащат! — Аникей, что вовсе на него не походило, вприпляс поспешил навстречу Антохе и Карданову.
Большое ведро было полным, в нем шевелились, судорожно вздрагивая жабрами, сырки, щурята, язи, чебаки, караси. Антоха усадил девчат чистить и разделывать добычу и сам им помогал, тут же сортируя — что варить в первую очередь, что во вторую: уха, решил он, должна быть двойной. Карданов отобрал несколько сырков:
— Сейчас сварганю вам закуску, через двадцать минут будет готова.
Распластывая аккуратненькие жирные тушки, он круто солил их и выкладывал на полешке.
Все деловито суетились, и даже Слава Новиков соблаговолил найти себе занятие — подколол дровишек, чтобы жарче пылало под ведрами с закипающей водой. Но вскоре от костра его отстранил Антоха, ибо пришло время священнодействовать ему.