Петр Силыч слушал со вниманием. Лешка совсем воодушевился:
— Или вот об озере Балхаш — слышали? У него есть загадочные циклы. Каждые шестьдесят лет в озере то прибавляется сорок миллиардов кубометров воды, то убывает. А почему? Никто еще не знает. Наверно, какие-то глубинные перемещения в артезианских бассейнах, да, Петр Силыч?
Мастер смотрел на него с интересом.
— А ты, Алеша, башковитый малый, не зря говорил, что читать любишь. Образованность. И, выходит, делом нашим серьезно заинтересованный. Хорошо. Быть тебе инженером.
— Ну да,— засмущался Лешка от похвалы.
На дороге, чуть поодаль от бурилки, затормозил самосвал. Из кабины вылез Антоха Пьянков, направился к ним:
— Новожил, мне тебя на пару слов.
— Подходи, не стесняйся,— пригласил Силыч,— чаишку с нами хлебни.
— Да нет, спасибо, обедал. Медведь-то что, не работает уже у вас?
— В столовку пошел. А нужен?
— Нет. Хотя мог бы проинформировать: подружку его ненаглядную Татьяну свез я на вертодром, усадил ее на борт — и адью!
О том, что Татьяна Глазырина за нарушение Устава управления, за морально-бытовое разложение уволена со стройки, знали уже все: приказ о том вывесили еще вчера.
— Небось, сам узнает.— Петр Силыч малость прихмурился.— Как говорится, собой красава, да не по красаве слава. Не хотела, поди, лететь-то?
— Не хотела. Говорит, беззаконие. К прокурору, говорит, пойду. Стерва. Антоха сплюнул и повернулся к Лешке.— Проводи до машины, сказать кое-что надо.
Это «кое-что» было официальным приглашением сегодня вечером посетить Дельфину Григорьевну — намечалось что-то вроде сговора, или помолвки, между ней и Антохой. Свадьба, да еще и не одна, назначалась на воскресенье.
— Приду. Кто еще будет?
— Да мало кто. Свои... «Молнию» новую видел?
— Нет. О чем?
— Погляди, у «Комарика» висит..»
Лена, когда Лешка сказал ей о приглашении, решила, что по такому случаю обязательно надо «сообразить букет», хоть из листвы, и потянула его в лес. У «Комарика», на большом стенде, где вывешивалась вся поселковая «информация», красовалась свежая «молния». Она сообщала, что шофер Антон Пьянков установил рекорд, за смену совершив двадцать три ездки от песчаного карьера на дорогу. «Молния» призывала брать с него пример.
— Вот тебе и Антоха! — сказала Лена.
— Хм,— ответил Лешка и задумался; ему было что вспомнить об Антохе.
Они вошли в лес. Лена просила Лешку срезать то одну, то другую веточку — подбирала разную по окраске листву. За каждую веточку она его целовала. И без них — тоже.
— Ох, Лешенька, Алексей мой Витальевич,— сказала Лена, откинула голову и посмотрела на него внимательно и ласково,— все-таки ты у меня настоящий мужчина.
— Это почему? — насторожился Лешка.
— А потому, что пошел в буровую бригаду. Ведь ты мечтал о гидрогеологии и вот уже близко к ней.
— А-а,— сказал Лешка и, довольный, хмыкнул; он этому и сам был рад.— А тебе, признайся, завидно? Ты ведь тоже о гидрогеологии мечтала.
— Хоть ты и мужчина, а все еще глупый. Думаешь, я действительно так уж о ней и мечтала? Я притворялась. Из-за тебя, чертушки. Чтобы от Синельниковой отбить, под твои интересы подделывалась. А ты не догадывался, да? Ведь не догадывался?
— Да как тебе сказать...
— И говорить нечего. Конечно, и мне гидрогеология стала интересной, но не так чтобы уж очень.
— Кем ты думаешь стать?
— Женой гидрогеолога.
— Нет, серьезно.
— Не знаю. Может быть, строителем и останусь. Я буду строить такие вот в тайге поселки, а ты будешь искать для них воду. Разве плохо?
— Ох, Ленка! — сказал он и опять обнял ее...
Начал накрапывать дождь, они повернули домой. Лена, шагая позади, продолжала разговор:
— Вот ты меня, Леш, спросил: завидно? Я ответила. Нет, конечно. Тем паче не на буровую же мне идти! А у тебя вот нет такого чувства... ну, тоже зависти к Джафарчику? Все-таки университет, академгородок. Как?
У Лешки по этому поводу чувства были. Разные. Вначале, еще с прошлой осени, погладывала обида, что в университет не попал. Потом была злость на Джафара: слушает там пижон свои лекции, посиживает в уютном читальном зале, а ты здесь вкалывай да еще объясняй ему, почему даже открытку написать некогда. А сейчас, вспоминая последнее письмо Джафара, Лешка чувствовал в себе некоторое превосходство. Наверное, потому, что пришлось ему многое посмотреть, ко многому приложить свои руки. Он делал немалое и вполне реальное дело уже сейчас. Да, конечно, набиты на руках мозоли, и тело все еще в пятнах от комарья и мошки, но ведь не туристом он сидит в тайге,— пусть дальними, пусть самыми окольными путями сделанное Лешкой дойдет и до Джафара, до его друзей-студентиков, и Лешка по праву может сказать: «Пользуйтесь, человеки. То, что я попотел,— неважно. Важно, что это м ы вкалывали тут, и вот — пожалуйста, пользуйтесь».