— Нет, дедушка. Всю Тунгу обыскали — нету их.
— Ай-я-яй! — Иеунко поцокал и, кряхтя, поднялся.— Ехать, отнако, нато, лютям нато говорить: пантит в урмане.
Хоронили Аникея на другой день. С Урала, от председателя поселкового Совета, пришла РД о том, что никто из родных покойного вылететь не может: мать лежит больная, брат в морском походе. Могилу вырыли на просеке, у начала дороги. Накануне Петр Силыч, косенько и сочувственно поглядывая на посеревшего замкнувшегося.Лешку, говорил:
— Вот и кладбище застолбили. Место надобно выбрать получше. Горькая примета, но сильная: обживают люди поселок. Потому как, Леша, это вполне закономерный кругооборот жизни: свадьбы и похороны.
И правда, говорят, уже подыскивали место, выбирали получше — повыше и посуше, но комиссар воспротивился. «Обойдемся,— будто бы сказал Карданов,— без кладбища пока. Аннушку нашего похороним мы не в сторонке, не в укромном месте, а на виду. И поставим памятник — Первостроителю поселка, десантнику Аникею Малых».
Вот потому и вырыли могилу на широкой просеке, у начала дороги в Тунгу и дальше, на Большую землю. Плотники сколотили своему бригадиру добротную домовину из вековой лиственницы и обили ее красным сатином с черной лентой.
Были речи и скорбная музыка. Заколотили гроб и опустили в длинную узкую яму на толстые плахи все из той же лиственницы: кто-то из плотников сказал, что именно так погребают по уральской старинке, а Малых — фамилия уральская. Лешка вместе с другими бросил на кумач гроба горсть земли, а потом помог зарыть могилу. В изножье поставили временную пирамиду с алой звездочкой и с надписью — как говорил комиссар.
Лена тихо потянула Лешку за рукав:
— Пойдем,
Он пошел послушно. Их нагнала Галина Гавриловна, сказала на ходу:
— Алеша, вы зайдите потом ко мне. Вард повестка из военкомата.
— Хорошо, — кивнул Лешка, — зайду.
Лена, похоже, вела его к дому.
— Нет,— сказал Лешка,— ты, Лена, иди, а я один... Я один похожу по лесу.
Лена выпустила его руку нехотя. Но все же выпустила. Она Лешку понимала.
Незаметно для себя Лешка вышел на опушку большой поляны и увидел, кто перед ним вертодром. Сиротливо и зябко трепыхался над дощатой диспетчерской будкой линялый флаг. Лешка зашел в будку. Посреди торчала самодельная железная печурка, в ней тлел огонь. Лешка подбросил дровец.
Кто-то вошел — Лешка не обернулся. Только услышав знакомый голос у кассы, он вполоборота глянул и увидел, как сует в окошечко деньги Новиков. Лешка сразу все понял и сразу решил не вмешиваться. Бежит — пусть бежит. Только больно ожгла несправедливость. Как же так — Аннушка будет вечно стыть под здешней мерзлой, неуютной землей, а Славка станет шлындать где-то и заливать девахам, как он покорял Север! Но тут же Лешка понял, что еще большей несправедливостью было бы, если б этот тип остался здесь и ходил по той же славной, суровой земле, на которой встанет памятник десантнику Аннушке.
Лешка поднялся и, сутулясь, шагнул к Новикову::
— Что, подлецам здесь не климат?
— Леша, ты пойми.
— Уволь, пожалуйста, уволь от объяснений!
Гадливость вспенилась в нем, Лешка круто повернулся и вышел. Он чувствовал гнев и бессилие. На опушке, ткнувшись лбом в холодный шершавый ствол кедра, Лешка тоскливо и громко, почти криком, спросил, как у бога, у никого:
— Чо же так-то, чо же?!
И вдруг вспомнил, что именно эту фразу, такую важную и такую бессмысленную, повторял он над могилой товарища, и вдруг понял, что фразу эту произносил совсем как Аникей. «Земляк,— вспомнил он, как Аникей называл его, и подумал: — Все мы здесь земляки в этом краю — уральцы или москвичи, казахстанцы или украинцы, все мы — сибиряки теперь, одного дела люди».
Он оттолкнулся от дерева и сильно потер лоб; па нем остались вдавлины от коры. Лешку била дрожь. Его поразила собственная мысль и пронзила торжественность обета, который он сейчас, вот в эти мгновения, еще не четко сформулировав его, давал себе. То был обет продолжить дело Аникея, то большое и властвующее над душой дело, о котором когда-то Аникей ему говорил и которое не закончил сам. Да и не мог один закончить — настолько громадным оно было.
...Лена шла ему навстречу.
— Лешенька, замерз ты. Пойдем, я чай горячий приготовила.
— Пойдем,— неожиданно для нее улыбнулся он,— только к Галине Гавриловне сначала, повестку взять.