— Я тоже ничего не понимаю, — сказала девочка и выбросила косточки от яблок, зажатые в руке.
— Я думаю, это значит, что если барона осудят, то все его имущество перейдет в собственность государства. А чтобы баронесса не смогла продать что-нибудь из вещей, имущество описали. Правда, точно я и сам не знаю.
— Разве так можно делать? — возмутилась Рената. — Ведь барон когда-нибудь вернется, и дети тоже вернутся. Что они будут делать, если у них не будет столов и кроватей?
Камилла остановилась и заставила остановиться Вегерера. Ее глаза сузились и горели злым огнем, когда она тихо произнесла:
— Я не верю вам, господин Вегерер, я не верю.
— Камилла, что с тобой? Я тоже не хочу этому верить. Лучше бы ничего не случилось. Но ты увидишь, так будет. Баронесса останется в старом пустом доме среди пустых стен с оборванными обоями. Ей не оставят ничего, кроме самого необходимого. Ее мужа надолго, очень надолго посадят в тюрьму. Может случиться, что и дом…
— Нет! — крикнула Камилла так громко, что Рената испуганно посмотрела на нее. — Нет, это неправда, этого не может быть. Вы лжете, вы говорите так, потому что хотите этого. Вы говорите так, потому что барон не пустил вас в свой погреб. Вы думаете, я не знаю, что вам был нужен его погреб? Моя мать тоже это знает. А теперь вы рады, что у барона отнимут все, и погреб тоже.
Девочка в ужасе смотрела на Камиллу. Камилла не плакала, но по ее щекам текли слезы. Рената не понимала, что говорит Камилла. Не понимал этого и Вегерер, который стоял как вкопанный с пустыми корзинками и не мешал Камилле говорить.
— Ты не права, Камилла, — сказал наконец он, — я не хотел этого и сделал бы все, чтобы этого не случилось.
Они опять пошли. Камилла немного впереди. Рената шла, делая один большой, а затем один маленький шаг, снова большой и снова маленький. Путь до дома казался всем бесконечным. Рената раздумывала, что нужно сказать, чтобы Камилла и господин Вегерер опять помирились.
— Мебели совсем не жалко, — убежденно произнесла она, — потому что она действительно очень старая. Жалко рояля. Без рояля госпожа баронесса не сможет учить меня музыке.
Ей не следовало этого говорить. Камилла вдруг быстро побежала от них в противоположную от дома сторону. Люди останавливались, смотрели ей вслед. Ее красную юбку высоко поднимал ветер, так что были видны ее голые ноги.
— Что с ней? — растерянно спросила девочка.
Вегерер не знал, что ответить. Он сунул в руку Ренаты справку из пункта приема яблок.
— Должно быть, у барона в саду яблоки тоже поспели, — сказал он.
* * *Убежав от всех, Камилла попала на незастроенный участок луга. Она тяжело дышала, ее сотрясали рыдания. Здесь она попыталась успокоиться. Она вспомнила о листках бумаги, которые часто видела у баронессы. Почти всегда, когда она приходила, баронесса сидела над этими бумагами. Около красных крестов теперь стояло множество мелких пометок, сделанных карандашом. Камилла наконец поняла, что таким образом Тереза Ротенвальд прощалась с вещами, которые она любила и которые были нужны ей. Вегерер был прав.
Потом она вынула из кармана письмо Винцента, которое получила на почте. Винцент до сих пор был очень расстроен тем, что не встретился с Камиллой в тот вечер в Бойгене, и, как она и ожидала, не верил ее сообщениям о своих родителях. Он писал, что еще одну неделю пробудет в госпитале, а потом уедет неизвестно куда. Ему трудно представить себе, как он расстанется с родиной, не повидав родителей. «Пожалуйста, Камилла, — просил он, — напиши мне правду. Какой смысл обманывать меня, ведь скоро я опять буду на фронте. Я имею право знать правду».
Камилла перечитывала письмо снова и снова, потом легла на сырую, рыхлую землю и закрыла глаза. Она не знала, что делать дальше. Она мечтала о других письмах. О письмах, в которых будет идти речь только о ней и Винценте. А теперь это ужасное происшествие с бароном и с описью имущества. Но самыми страшными были слова Вегерера о доме. Как теперь ей мечтать поселиться в этом доме с Винцентом и его семьей, которая примет ее как дочь? Как они будут жить в комнатах, где нет мебели, читать книги, которых нет, как она будет играть на рояле Винценту и баронессе, если рояль скоро вынесут и не вернут обратно? Где она будет жить с Винцентом, если у барона отнимут дом, с чердака которого Камилла могла смотреть на домик привратника, где живет ее мать, и совсем не смотреть на дом инженера? Как тогда узнают все остальные, что Камилла расстанется со своей прежней жизнью и войдет в новый, более высокий мир, вход в который этим остальным закрыт? Все ее мысли должны принадлежать Винценту, а его — Камилле. А теперь им приходится думать о вещах, которые разрушают их счастье, ставят его под вопрос. Отчего все так происходит, кто в этом виноват?