— После его смерти, — медленно произношу я, — платить эти деньги продолжала моя мать.
Сейчас я уже знаю, что произошло между моим отцом и Марией Лангталер. Я рада, что Камилла наконец говорит о том, о чем мы раньше молчали.
— Уже тогда все догадывались о причине этого несчастного случая.
— Я тоже, — отвечаю я.
Я сразу же поняла, что возникла опасная ситуация, и сознательно пошла на это. Я знала, как легко разрушить тот хрупкий мост, который мы построили между нами. Но любой мост может рухнуть, если не проверить на прочность его опоры.
Ветер доносит до нас сладковатый запах флоксов. Я могла вызвать в себе ощущение этого запаха в каждой из моих многочисленных квартир. И все же настоящий запах другой, он похож на исполнившееся желание.
— В конце июля нужно проредить ежевику, — слышу я голос Камиллы. — Иначе ее трудно будет собрать. Ты поможешь мне?
* * *Наши многочисленные разговоры о Винценте.
Винцент Ротенвальд — человек, который только сейчас предстал передо мной, которого с детства я помнила только по имени.
Камилла буквально оживила его.
Прапорщик Винцент Ротенвальд покинул степь под Днепром и вернулся двадцатилетним гостем к двум стареющим женщинам в дом своего соседа. Он услышал рассказ о своей короткой, беззащитной любви к девочке Камилле. Он узнавал себя в осторожно и тщательно воссоздаваемых ею портретах. Она недолго была рядом с ним, но все же успела понять основные черты его характера. Ему предстояло снова, как прежде, узнать, что значила эта любовь для девочки Камиллы. Вместе с Ренатой Ульрих, которая, затаив дыхание, следила за развитием этой истории, он узнал о ее отчаянной поездке в Бойген, о ее решительных попытках встретиться с ним, о том, как трудно было скрыть их от всех, в первую очередь от настойчивого любопытства девочки Ренаты. Он услышал о многом, о чем когда-то она умолчала. Он еще раз стал свидетелем переживаний Камиллы за судьбу своего отца, узнал о ее ненависти к инженеру, о ее полной лишений жизни с матерью. Он стоял рядом, когда она живо вспоминала о тех надеждах и мечтах, о которых не успела написать ему в своих письмах, когда она говорила о горе, испытанном ею оттого, что он никогда уже не вернется.
Он был рядом, когда Камилла сказала Ренате Ульрих:
— Тогда мне еще не было шестнадцати лет. В этом возрасте мечты важны как никогда. Мои мечты были не из легких. Винцент дал мне надежду на их исполнение. Твой отец отнял ее у меня. Этого я не могла ему простить, но он был для меня недостижим. А ты — да. Когда я увидела, что ты счастлива, я стала думать, как разрушить твое счастье. Главную роль в моем ужасном плане играла моя дочь. Теперь уже ничего не исправишь, ничего не повернешь вспять. Я разрушила твой брак и привела Верену к смерти, которой при других обстоятельствах могло не быть.
После этих слов Винцент Ротенвальд, как и Рената Ульрих, узнал, что Камилла в своей мести зашла далеко, слишком далеко. Может быть, сейчас он перестал понимать Камиллу.
В отличие от Ренаты Ульрих, которая восприняла рассказ о нем и том, что было с ним связано, как ответ на свои вопросы. Но Рената Ульрих прожила уже сорок восемь лет, а прапорщик Винцент Ротенвальд — только двадцать.
Винцент удалился только тогда, когда Камилла призналась в своей вине перед Ренатой.
После нашего разговора о Винценте я убрала с трюмо шлем, который до сих пор там лежал, и вскоре забыла о нем. Я разгадала его тайну, и он перестал быть для меня угрозой.
* * *Оттуда, где раньше был сад барона, а теперь стоят жилые дома, каждый вечер доносится шум. Там теперь детская площадка. На ней — песочница и различные приспособления для занятий физкультурой, есть даже блочные домики для игр и развлечений. Сейчас, на каникулах, многие дети уехали за город и на площадке не так шумно. Но Камилла до сих пор очень нервно и резко реагирует на все, что нарушает ее покой. Я постоянно внушаю ей, что она должна привыкнуть к происходящему вокруг, в том числе и к шуму детей.
Она берет себя в руки и соглашается. Впервые она вспоминает о своих внуках, на которых у нее никогда не хватало времени и терпения. Она начинает осторожно рассказывать мне о членах своей семьи, с которыми давно не виделась, но, заметив, что я замкнулась, меняет тему разговора.
— Два года назад я была в Бойгене, — говорит она. — Провела там полдня. Ты с тех пор не ездила туда?
— Нет, — ответила я. — У меня никогда не возникало такого желания.
— Для меня эта поездка была важна. Сначала я пошла в монастырь. Его прекрасно отреставрировали, устраивают там отличные выставки, летом в библиотеке и в мраморном зале проходят концерты камерной музыки. Долгие годы мирной жизни все поставили на свои места, и наконец-то появилась возможность достойно использовать памятники прошлого. К сожалению, я не смогла взглянуть на императорские покои, где раньше был лазарет. Там теперь живут мальчики из хоровой капеллы.