«Согрею самовар, — подробно писала Степанида, — заварю из разных трав чаю, они сахарку раздобудут, и вот все вместе пьем этот чай, а они мне и рассказывают о всяких новостях на разных фронтах. Я-то все о тебе расспрашивала, показывала им твое письмо с полевой почты. А они мне: «Жива ваша дочь, Степанида Васильевна, жива. На том участке фронта, где она сейчас, затишье». Может быть, они мне и неправду говорили, но уж очень убедительно и вежливо так…»
Еще одно письмо Анна получила от своей подруги Сонечки Киени. Она перечисляла имена парней и девчат с Метростроя — кто и где воюет, чем отличился в боях. Восторженно писала о проходчике тринадцатой шахты Николае Феноменове: «Ты помнишь?.. Ну того, который на метростроевском вечере в Колонном зале Дома Союзов покорил всех акробатическим этюдом? Его тогда вызывали на бис раз пять. Да помнишь ты его наверняка! Он еще ездил с нами на парашютные прыжки…»
Как было не помнить Колю Феноменова — не случайно же в него все девчонки-метростроевки были влюблены. А она даже уговаривала Николая поступить в аэроклуб, обещала сама искусству полета обучить. Боже, как это все было давно!.. Кажется, целая вечность минула…
Последний выпуск курсантов перед самой войной пришлось готовить особенно спешно. Парни из так называемого спецнабора были полностью освобождены от работы на предприятиях, и всех предстояло выпустить в срочном порядке к весне. По семь-восемь полетов на пилотаж с курсантами выполняла за одну смену инструктор Егорова, кажется забыв об отдыхе, выходных днях. Всех обучила, всех рекомендовала в военную школу пилотов.
Наконец выпуск. Запомнился прощальный, как полагается, чуточку грустный вечер. Аннушка пришла тогда в ярком батистовом платье. Ребятам непривычно было видеть своего инструктора без летного шлема в таком красивом воздушном наряде. Когда заиграл духовой оркестр, они наперебой принялись приглашать ее на танец, а потом она вручила каждому только что выпущенную государственным издательством очередную книжку Николая Шпанова «Первый удар».
— «Повесть о будущей войне», — значительно, наигранно строго прочитала инструктор Егорова подзаголовок книги и, вздохнув, добавила: — Чтоб не забывали меня, и вообще…
В тот вечер Аннушка простилась и с Виктором Кутовым, своим добрым другом. Перед тем как расстаться, они долго сидели молча. Аннушка прижалась к Виктору и положила ему голову на плечо. Он привлек ее к себе, и она словно утонула в его объятиях, желая лишь одного — чтобы это чудесное мгновение длилось вечно. И когда Виктор почувствовал на своей щеке горячие соленые слезы, он был поражен.
— Что с тобой, любимая? Ты плачешь…
— Я постоянно чего-то боюсь, — ответила она.
— Чего же ты боишься, Аннушка?
— Войны! Я чувствую, я знаю — она скоро будет…
Виктор встал и, широко размахивая руками, заговорил:
— Никакой войны!.. Нападение на нашу страну не допустит мировой рабочий класс, солидарность трудящихся!..
Он говорил горячо, взволнованно, но до Аннушки слова эти будто не доходили — ее не покидало по-женски подсознательное чувство тревоги, и она все больше уверовалась в том, что счастью их не суждено длиться долго. Земной рай так уж устроен, что в один прекрасный день он исчезает, и люди вспоминают о нем только как о прекрасном сне…
После выпуска осоавиахимовского спецнабора полеты в аэроклубе продолжались. По воскресным дням с летчиками-инструкторами стали проводить командирские занятия. Но вот в тот памятный день, 22 июня, всю учебу отменили, и Аннушка с девчатами отправилась на Волгу, в луга — за ландышами.
Изрядно походив и притомившись, к полудню все уже собрались на берегу реки. Неторопливо тянулись мимо груженые баржи, плоты, протяжно перекликались между собой волжские транзиты — все было, как вчера, как много лет назад, — но кто-то заметил, что обычно празднично веселые пассажирские пароходишки следовали отчего-то непривычно притихшими. И вдруг с одного из них послышался хорошо знакомый голос диктора. Аннушка не любила его. Ей казалось, что человек, наделенный излишней сгущенностью голосовых связок, о чем бы ни вещал по радио, непременно играл, любовался тем своим профессионально поставленным голосом. И в тот раз на лужайке среди лесных ландышей из всего сказанного им она уловила одно лишь слово: «Война!..»
В мире наступила оглушительная тишина.
Это потом станет известно, что немецкие танки и моторизованные части группы генерала Гота на четвертый день после нападения достигли Минска, обошли его с севера и, минуя город, продолжили движение дальше на восток. 28 июня город был полностью занят противником. 1 июля танковая группа Гудериана захватила мосты через Березину и Свислочь у Могилева, а восточнее Бобруйска она стала двигаться уже к Днепру…