Искони Спартой управляли два царя. Но второй царь Архидам, брат Агиса, бежал, напуганный самовластьем Клеомена, и укрылся у своего гостеприимца в Мессене[7]. Клеомен писал ему очень ласковые письма и умолял вернуться, ибо он так нуждается в друге и помощнике, чтобы управлять страной. Архидам поверил и вернулся. Клеомен встретил его с отрядом и умертвил (Polyb. VIII, 5–6). Став единоличным правителем, Клеомен объявил народу, что Спарта возвращается к строю Ликурга. Он первый сдал свое имущество. Богачи, охваченные ужасом, последовали его примеру. После этого были введены общие трапезы и спартанское воспитание. Сам царь в простом плаще председательствовал на обедах. Любезный, обаятельный, он пленял все сердца. Иностранцы были от него в восторге, подданные на него молились. «Спартанец Клеомен, — говорит Полибий, — …был и прекраснейшим царем, и жесточайшим тираном, и, наконец, обходительнейшим и приветливейшим человеком» (IX, 23, 3).
Теперь Клеомен мог приступить ко второй части своей программы. Обновленная Спарта должна была вновь стать владычицей Пелопоннеса. Клеомен реорганизовал армию, нанял наемников, научил спартанцев, которые все еще по старинке орудовали копьями, сражаться сариссами и строиться в фалангу. Теперь он был готов к завоеванию Пелопоннеса. Но почти весь полуостров принадлежал Ахейскому союзу. Война между ними стала неизбежной. Рассказывают, что, когда Клеомен еще не совершил всех описанных нами блестящих дел, Арат как-то столкнулся с ним в одной небольшой кампании. В открытом бою спартанцы, разумеется, его одолели, но ночью Арат, как обычно, вышел, чтобы захватить у них город. Однако тамошние приятели его оробели, и Арат воротился ни с чем. Он был уверен, что никто не знает о его ночных приключениях. Но утром он неожиданно получил письмо от спартанского царя. Клеомен очень любезно осведомлялся у него, «словно бы у приятеля, куда это он ходил ночью». Арат немедленно придумал какое-то очень правдоподобное и убедительное объяснение, которое должно было удовлетворить самого недоверчивого человека. «Клеомен еще одним письмом заверил Арата, что нисколько не сомневается в его словах, но только, если это не составит для начальника ахейцев особого труда, просит объяснить, зачем он брал с собой факелы и лестницы». Прочитав письмо, Арат расхохотался и спросил у одного спартанского изгнанника, находившегося в войске, что за человек этот Клеомен. На это спартанец отвечал:
— Тебе надо торопиться, пока у этого петушка не отросли шпоры (Plut. Cleom. 4).
Теперь шпоры, увы, уже отросли. Исход войны был предрешен. Арат был дурным полководцем, Клеомен великолепным. Легко, играючи он наносил ахейцам поражение за поражением. Но этого мало. Клеомен выбросил знамя социальной революции. И Пелопоннес пришел в смятение. «Среди ахейцев началось брожение, и в городах пошли речи о выходе из союза, ибо народ мечтал о разделе земли и отмене долговых обязательств» (Ibid. 17). Революция, как пламя, летела по всему Пелопоннесу. Города открывали ворота Клеомену. Почва уходила из-под ног Арата. На глазах его рушилось дело его жизни, тот свободный Пелопоннес, который он терпеливо год за годом строил. «После тридцати трех лет, проведенных на государственном поприще во главе Ахейского союза, после того, как славой и силой этот человек превзошел всех в Греции, он остался один, сокрушенный и беспомощный» (Plut. Arat. 41).
Подавленные всеми обрушившимися на них бедами, ахейцы готовы были подчиниться Клеомену. Но Арат с обычной своей ловкостью срывал все попытки договориться. Он знал, что ему невозможно мириться со спартанским царем. Клеомен воплощал в себе все то, что всю жизнь ненавидел Арат. Более всего Арат ненавидел тиранию, а Клеомен был в его глазах тиран, уничтоживший законное правительство и узурпировавший власть. Арат ненавидел гражданские смуты, а Клеомен раздул революцию. Сам этот строй Ликурга и общность имущества внушали Арату глубокое отвращение. Арат всю жизнь строил свободный Пелопоннес, Клеомен же хотел безраздельного владычества Спарты. А все пелопоннесцы помнили, что это было за владычество. Правда, сейчас Клеомен давал самые соблазнительные обещания и уверял, что не посягнет на свободу городов и сохранит Ахейский союз. Но мог ли Арат хоть на минуту верить этим обещаниям? Он не был так наивен, как покойный царь Архидам, и знал, чего стоит честное слово Клеомена. Он знал, что, как истый спартанец, царь соединяет храбрость льва с коварством лисицы и хладнокровно устранит любые препятствия, которые стоят на пути Спарты. Демократическая федерация должна была умереть: место избранного стратега займет наследственный царь Спарты. Притом царь, который уже уничтожил у себя на родине прежнюю конституцию и установил диктатуру.