Уже после ужина Уиллу Генри позвонил Смитти, хозяин бакалейной лавки в Брэйтауне, и сообщил, что белый юноша бьет стекла в школе для цветных. Уилл Генри прибыл на место происшествия и обнаружил, что Эмметт Спенс стреляет по окнам школы из ружья двадцать второго калибра, а группа чернокожих взрослых, пришедших на заседание клуба, сбилась внутри, пытаясь укрыться от летящих осколков стекла.
Эмметт замер, завидев полицейскую машину; он перепугался до такой степени, что не мог даже бежать. Уилл Генри подошел к нему неспешным шагом, вырвал ружье из рук, разрядил его и разбил на мелкие кусочки о ближайший телефонный столб. Это дало выход гневу, но не до конца. После этого Уилл Генри одной рукой вынул ремень из брюк, а другой крепко схватил парня за запястья и во всем правилам стал спускать с него шкуру, подбадриваемый черными, пришедшими в себя и вышедшими на улицу, чтобы поглядеть, как их несовершеннолетний мучитель крутится и вертится, угощаемый широкой кожаной лентой и визжащий, точно перепуганный поросенок.
Уилл Генри извинился перед собравшимися, пообещал, что убытки будут взысканы, и швырнул визжащего Эмметта, точно куль, в машину. Он проехал три мили, отделявшие его от дома Спенсов, выволок Эмметта из машины и постучал с черного хода. Открыл Хосс Спенс лично.
Уилл Генри тяжело дышал от напряжения и гнева. Он кинул парня прямо в руки отца.
– Хосс, я поймал вашего мальчишку стреляющим из ружья по школе для цветных, где в это время было множество народу. Ружье я разломал на мелкие кусочки, а им занялся с помощью ремня. Его бы следовало засадить и выкинуть ключ от камеры, но вместо этого я его привез домой, к вам. И теперь, Хосс, я предупреждаю: если я его поймаю на чем бы то ни было, повторяю, на чем бы то ни было, то он окажется под арестом, и имейте в виду, ваш сын уже достаточно взрослый, чтобы оказаться в исправительном лагере графства. Я ясно выражаюсь?
– А ты заткнись! – заорал Хосс на парня, который продолжал громко хныкать. – Живо в хлев, и я займусь тобою сам!
– Папа! – истерично завопил парень. – Он порол меня на глазах у всех этих ниггеров!
Глаза у Хосса сузились.
– Он порол тебя на глазах у шайки ниггеров?
– Да, сэр!
– Марш в хлев, а то башку оторву! – заорал Хосс. Парень побежал. – Ты порол моего парня на глазах у ниггеров?
– Ты, черт возьми, совершенно прав, выпорол я его, как следует! И скажу тебе еще кое-что: если завтра до конца рабочего дня ты не явишься в городской совет с чековой книжкой и не оплатишь нанесенный ущерб, то я приеду сюда с постановлением и за жопу приволоку его в тюрьму! Понятно?
При свете лампочки на заднем крыльце лицо Хосса казалось пурпурным, но он взял себя в руки.
– Я приеду, – проговорил он, затем сделал четкий поворот «кругом» и направился к хлеву, на ходу снимая ремень.
Уилл Генри следил за ним, удивляясь собственному поведению. За всю свою взрослую жизнь он не мог припомнить случая, чтобы он на кого-то повысил голос. И когда он отъезжал от дома Спенса, до него донеслись дикие вопли, раздававшиеся в хлеву. Уилла Генри передернуло, весь гнев как рукой сняло.
– Господи, надеюсь, что он не забьет парня насмерть, – пробормотал он сквозь зубы. – Но что он месяц сидеть не сможет, это как пить дать.
И пока он ехал домой, он чувствовал себя на седьмом небе оттого, что свершилось правосудие, что достигнут результат.
Глава 25
Нелли Коул разбудила Джесса в три тридцать утра; он с трудом влез в одежду, пока Нелли поджаривала для него хлеб на сале. Это было самым трудным из всего, что было связано с работой на Хосса Спенса: подниматься посреди ночи. Всю жизнь он вставал на рассвете, но коровам требовалось, чтобы их доили два раза в сутки, вот и приходилось вставать в три тридцать, иного выхода не было. Он поел разогретого хлеба, запивая его молоком из жестяной кружки. Наличных на покупку кофе теперь не было, и Джессу было страшно трудно без утреннего кофе. Еще до того, как он кончил есть, Нелли снова уснула, а Уилли вообще даже глаз не продирал.
Он вышел из своей развалюхи с керосиновым фонарем в руках и прошел четверть мили до ворот по ту сторону дороги на Уорм-Спрингс, за которыми коровы терпеливо ожидали когда их поведут доить на молочную ферму. Он постоял с фонарем, пока стадо переходило дорогу, затем медленно засеменил следом, и в ушах у него беспрерывно раздавался нежный звон колокольчиков. Он мог в любую минуту заснуть на ходу и все же даже в таком состоянии способен был идти по прямой, но именно поэтому он не торопил стадо.
Коровы зашли в хлев и разошлись по своим стойлам, как дамы, отправляющиеся прихорашиваться в салон при кафе-мороженом. Джесс подоил свою дюжину, так и не выходя из полудремы, опираясь во время дойки о мягкие бока своих подопечных, в то время, как руки автоматически вытягивали молоко из сосков. Вместе с остальными он разлил содержимое подойников в пятигаллоновые бидоны, затем отогнал порожнее стадо назад, на пастбище, прямо под лучи огромного, красного восходящего солнца. Воздух был уже тяжелым и душным, так что день обещал быть безумно жарким.
Оставалось помыть из шланга и продезинфицировать полы в помещении для дойки, почистить стойла, залить молоко в пастеризатор, остудить и разлить по бутылкам, а часть надоя загрузить в огромную механическую маслобойку. Где-то около десяти он уже менял в большом доме прогнивший косяк двери, причем к этому времени он полностью проснулся и плотничал четко и умело.
И когда Хосс Спенс приехал в полдень на обед, Джесс уже заканчивал установку нового дверного косяка. Хосс не сказал Джессу ни слова, и чернокожий заподозрил что-то неладное. Закончив работу, он уложил инструмент и сам направился на обед, а когда он выходил, то почувствовал на себе взгляд Спенса. Он слышал о вчерашнем случае с Эмметтом и начальником полиции и предположил, что поведение Хосса в какой-то мере связано с тем, что семья Коулов когда-то работала на семью Ли.
Джесс все еще обедал, когда услышал шум остановившегося у дома грузовика Спенса.
– Джесс! – Когда Хосс был рассержен, он имел обыкновение орать.
Джесс вышел на крыльцо. Мотор у грузовика работал на холостом ходу.
– Залезай. Есть работа.
Джесс поспешно проглотил то, что было у него во рту. Он был недоволен. Обычно ему полагалось два часа на обед и сон, что компенсировало ранний подъем. Чего хочет этот человек? Он потянулся к чемоданчику с инструментами.
– Инструмент не нужен. Он тебе не понадобится.
Джесс залез в грузовик и сидел тихо, пока Хосс ехал но грунтовой дороге до самой середины фермы, а потом свернул и поехал через поле, омываемое речушкой Пиджин-крик. Хосс молчал, но по тому, как он рывками вел грузовик, Джесс понял, что он чем-то чертовски взбешен.
Они проехали небольшой подъем, и дорога пошла под уклон. По мере продвижения вперед на горизонте все четче прорисовывался мертвый лес, состоящий из высоких, лишенных коры пней, торчащих из воды, точно рвущиеся в небо памятники на затопленном кладбище. Они ехали по направлению к болоту, занимающему несколько акров берега Пиджин-крика. У Джесса оборвалось все внутри. Он по-настоящему боялся только двух вещей на свете: воды и змей, а болото представляло собой наихудшее сочетание обеих.
Хосс остановил грузовик у самой кромки воды, где были свалены в кучу привезенные на двух грузовиках мешки с песком, дожидавшиеся погоды посуше, чтобы превратиться в своего рода дамбу, которая даст возможность осушить эти земли. Хосс вышел из машины и знаком указал Джессу, чтобы тот следовал за ним. Белый указал в направлении воды.