Благодушие ЦК и судебно-следственной комиссии побудили Азефа потребовать в 1910 году открытого суда над ним, но суд не состоялся. Если бы эсеры согласились, суд все равно не состоялся бы за неявкой Азефа, он не рискнул бы приехать в Париж. Провокатор понимал, что молодые боевики могли его убить, не испросив разрешения у членов ЦК.
Мудрый старик, человек высокой морали, князь П. А. Кропоткин писал В. Н. Фигнер: «Глубоко сожалею, что ЦК (партии социалистов-революционеров.— Ф. Л.) странно пишет об Азефе. Ловкий провокатор, каких немало во все времена. К чему этот романтизм? Именно как мелких мошенников и плутов надо клеймить этих мерзавцев, а не делать из них героев французских романов» [643]. Кропоткин превосходно понимал, что над головой Азефа нельзя допускать появления ореола даже великого провокатора. Самые справедливые чувства в отношении его — презрение и брезгливость.
Роль Бакая в деле разоблачения Азефа умышленно затушевана Бурцевым — уж очень не хотелось делиться лаврами. Уместно привести здесь заключительную часть письма Бакая, помещенного ранее в этой главе: «Заканчивая настоящее письмо, я должен сказать, что бросил я службу только лишь по нравственным мотивам для того, чтобы довести до сведения русской публики о всех ужасах, свидетелем которых я был. Числился я чиновником особых поручений, получал до четырех тысяч рублей в год, имея за собой все шансы двигаться по иерархической лестнице вверх, но всем этим я пренебрег и пошел прямо на нужду и полуголодное существование. От В. Л. Бурцева я никакого жалованья не получаю, а получил плату за свои статьи, помещенные в «Былом». Капиталов не имел, не имею, равно как и моя жена и теща...» [644]
В 1912 году в Нью-Йорке вышла книга Бакая «О разоблачителях и разоблачительстве». В ней на 64 страницах он обвиняет Бурцева в несправедливом отношении к себе и многочисленных ошибках в ходе расследования провокаторской деятельности Азефа и других провокаторов.
«Вместо того,— писал Бакай,— чтобы молчаливо продолжать изыскание и добываемые новые факты сообщать заинтересованной стороне, Вы начали распространять слухи об Азефе повсюду, где только могли. Это повело к тому, что Вы себе нажили врагов, а Азеф — защитников.
Эту ошибку я считаю серьезным промахом. Нельзя снимать шкуру с неубитого медведя, также точно нельзя было объявлять Азефа перед всеми провокатором, не собрав достаточных данных для его уличения. (...) Меня удивляло всегда, почему Вы, несмотря на мои просьбы, не свели меня ни с одним видным социалистом-революционером для того только, чтобы говорить по делу. Ведь объясняться лично или через посредника — большая разница.
Я, как свидетель многих фактов, мог их передать так, как их наблюдал, Вы же, посредник, невольно могли впасть в ошибки, что и случалось не раз,— об этом я скажу дальше.