«Дипломаты» выполняли задание «столыпинцев» из Департамента полиции, решивших покончить с бывшим секретным агентом руками эсеров. Отказ эсеров мог быть связан с желанием не поднимать шума вокруг Азефа и скорее предать забвению его имя, возможно, они не захотели служить исполнителями воли политической полиции или опасались провокации. Террористы могли проследить за Азефом и убить его позже на территории Германии, но не сделали этого.
Летом 1912 года Бурцеву стал известен берлинский адрес Азефа. Владимир Львович послал ему письмо с предложением встретиться, гарантируя при этом сохранение тайны. Встревоженный Азеф тотчас съехал с квартиры, сдал обстановку на хранение в мебельное депо, написал завещание на имя любовницы и отправил ее к родителям в провинцию. Эти его действия свидетельствуют о желаний принять доступные ему меры предосторожности. По собственному опыту зная цену обещаниям Бурцева, он мог думать, что тот не сохранит в тайне от эсеров его адрес. Азеф не предполагал, что боевики давно могли найти его с помощью «дипломатов» из русского политического сыска. Отказ от свидания с Бурцевым никак не улучшал его положения — за ним могли уже следить. Поэтому Азеф решил не уклоняться от встречи.
Двадцать лет спустя известный русский писатель-эмигрант Я. М. Цвибак (Седых) показал Бурцеву номер французской газеты «Матен» от 18 августа 1912 года. Когда Владимир Львович увидел в газете заголовок: «В четверг 15 августа во Франкфурте встретились Бурцев и Азеф. Предатель исповедовался перед революционером», он пришел в сильнейшее нервное возбуждение, вытащил Цвибака из читальни и принялся, взволнованно жестикулируя, вспоминать о конфиденциальном свидании с провокатором:
«И потом три дня подряд Азеф рассказывал мне, как из идейного, честного революционера и главы Боевой организации он превратился в провокатора. Его основная мысль была та, что, хотя он действительно выдавал революционеров, он в то же время продолжал служить революции. Организовал убийство Плеве, в. к. Сергея Александровича, покушение на Николая II... Эти заслуги перед партией, по его мнению, искупили предательство»*[664]. Далее в таком же духе, и опять требование суда... Азеф отрицал крупные выдачи Департаменту полиции и считал, что его тактика верна, что он — революционер и готов вернуться в партию, но со своей тактикой».
Возвратившись в Париж, Бурцев поспешил через газеты сообщить миру об историческом свидании. В № 157 от 10 сентября 1912 года нью-йоркской газеты «Русское слово» И. К. Окунцов опубликовал «Беседу с В. Л. Бурцевым». Из нее мы узнаем странные факты. Оказывается, «Бурцев о своей находке (Азефе.— Ф. Л.) сообщил заправилам партии социалистов-революционеров и даже открыл им адрес провокатора». Но на это не последовало никаких действий.
«Азеф 20-ти лет поступил в охранку,— писал Окунцов.— Учась и бедствуя в Германии, он написал в охранку заявление о желании быть ее агентом. Охранка ответила утвердительно и стала ежемесячно высылать по 50 рублей, хотя юный шпион никого не выдавал, а только от времени до времени сообщал ничего не значащие данные о частной жизни революционеров. Желая нанести смертельный удар царизму и принести победу освободительному движению, Азеф поступил в партию социалистов-революционеров и начал свою деятельность на оба фронта. Он — не провокатор, он — революционер; революционером останется до гробовой доски»[665].
Странно, но в газете все это напечатано даже без иронии, всерьез. Как это понимать? Поверили Азефу? Кто? Тезис Азефа — выдача революционеров оправдана убийством высоких сановников — аморален и лжив. Жертвовать можно собой. Жертвовать другими во имя каких угодно замечательных целей — недопустимо. Никто не имеет права приносить кого-либо в жертву, кроме себя. Нет каких угодно светлых целей, ради которых можно жертвовать чужими человеческими жизнями. Самая светлая цель — это создание жизни на земле. Так можно ли ради нее жертвовать чужими жизнями?..
Лопатин о франкфуртском свидании писал Бурцеву:
«Прочел я в «Матен» Ваше интервью и — признаюсь — сильно разочаровался в своих ожиданиях. Я не отрицаю важности того, что живой Азеф подтверждает то, что Вы сообщили о нем ранее. Но нового в его показаниях нет и не только для меня, но и для публики. В особенности нет важных сообщений о степени осведомленности некоторых членов сыска о революционных подвигах Азефа, как заранее, так и после. Рядом с этой бесплодностью свидания поражают тон Вашего рассказа о нем, имеющего вид попытки разжалобить публику в пользу этого чадолюбивого Иуды! Черт знает что такое!»[666].