Социалист Ж. Жорес сделал запрос правительству о существовании русской политической полиции во Франции. Премьер-министру Ж. Клемансо пришлось ответить, что деятельность любой иностранной полиции во Франции будет запрещена немедленно. Заграничной охранке пришлось перейти на нелегальное положение, не могла же она прекратить свое существование, да и правительство Клемансо не желало этого. Ей просто пришлось осторожнее действовать.
После разоблачения Гартинга в Париж поздней осенью 1909 года прибыл статский советник А. А. Красильников. Его приезд Департамент полиции завуалировал официальным поручением Министерства иностранных дел осуществлять связь с местными властями и консульскими чиновниками. Формально Красильников Заграничной агентурой не руководил и сумел вести дело так, чтобы деяния политической полиции не всплыли наружу. Улеглись страсти, о Гартинге и обещании Клемансо перестали вспоминать, но руководителю заграничной охранки приходилось туго — его шантажировали сами агенты. Под угрозой разоблачительного скандала они требовали денежных прибавок. Для их усмирения приходилось прибегать к помощи префекта парижской полиции.
Понимая, что факт существования русской политической полиции во Франции может в любой момент быть предан огласке, Красильников решил замаскировать Заграничную агентуру вывеской «Справочного бюро Биттер-Монен», принадлежавшего французскому гражданину. Агенты наружного и внутреннего наблюдений русского политического сыска формально числились служащими Биттер-Монена, а жалованье им исправно платил Департамент полиции.
«Центр всей организации находился в Париже,— вспоминал известный эсер Е. Е. Колосов (псевдоним — Э. Коляри),— на улице Гренель, при русском посольстве. Однако, наученная горьким опытом, русская тайная полиция не рисковала дело заграничного розыска ставить от своего собственного лица. Правда, она была фактическим хозяином всего дела, она щедро обеспечивала каждого агента и возмещала все его служебные расходы, но от ответственности формальной за всю организацию она уклонялась. Она предоставляла этим детективам называться, как им угодно,— «делегатами», «комиссарами», просто чиновниками,— но только не агентами на русской службе» [247]. Колосов вспоминал, как один из «служащих» Биттер-Монена покупал письма эмигрантов у почтовых служащих для перлюстрации [248]. Камуфляж охранки под фирму Биттер-Монена не уменьшил беспокойства Красильникова. Все недовольные, недобросовестные и ленивые агенты, получив нагоняй от своих фактических хозяев, обращались к эмигранту В. Л. Бурцеву и предлагали купить имевшиеся в их распоряжении документы русского политического сыска, но у него не всегда находились требуемые деньги. Тогда сыщики шли к газетчикам...
Красильников в ожидании новых разоблачений предложил Департаменту полиции отказаться от услуг Биттер-Монена и открыть «частное бюро» во главе со старейшим агентом заграничного сыска, проработавшим в нем тридцать два года, Генрихом Бинтом и старшим агентом Садібденом. Из тридцати восьми сотрудников Биттер-Монена он отобрал для перевода в «частное бюро» четырнадцать лучших филеров. «Частное сыскное бюро» приступило к работе в 1912 году и сразу же столкнулось с неожиданной трудностью — Бурцев, сумевший завербовать нескольких бывших сыщиков, оказался существенной помехой для русской агентуры. «В Париже Бурцев ныне проявляет усиленную деятельность,— писал Красильников в Петербург,— стараясь выслеживать ведущиеся наблюдения и устанавливать наблюдательных агентов, для чего сподвижник его, Леруа, и другие специально обходят улицы кварталов, где проживают эмигранты» [249] . Бурцев организовал своего рода контрразведку, действовавшую достаточно эффективно. Вместе с Л. П. Меньшиковым и бывшим сотрудником Варшавской охранки М. Е. Бакаем Бурцеву удалось разоблачить Азефа, Гартинга, Жученко и многих других провокаторов. Бурцев представлял ощутимую угрозу для заграничной охранки. Гартинг пытался выдворить его и Бакая из Парижа, Красильников постоянно жаловался в Петербург на свои неудачи из-за стараний Бурцева. Последний глава зарубежной агентуры вздохнул с облегчением лишь осенью 1914 года, когда Бурцев выехал в Россию.