По осмотре доставленного в Рождественский барачный лазарет Николая Судовского у него оказались две раны на макушке головы с раздроблением теменных костей, нанесенные, как это видно из скорбного листа, тяжелым орудием, по-видимому, ломом»[354] .
Конашевич, а за ним и Стародворский вышли из дегаевской квартиры незамеченными. Конашевич уехал из Петербурга в тот же день, а Стародворский некоторое время потратил на печатание прокламации по случаю убийства Судейкина и лишь потом покинул столицу. Дегаев до вечера прятался на квартире П. Ф. Якобовича-Мелыиина, затем беспрепятственно выбрался из столицы и навсегда оставил пределы Российской империи, где он успешно боролся с монархией и еще более успешно с ее врагами.
Петербургские народовольцы поручили главе Центрального комитета польской партий «Пролетариат» С. Куницкому вывезти Дегаева за границу. «Это был самый тяжелый момент в моей жизни! — рассказывал Куницкий.— Я ожидал Дегаева в условленном месте. -Он вошел, чуть не вбежал, совершенно расстроенный, взволнованный. Все уже заранее было подготовлено для дороги, и мы немедленно отправились на вокзал и взяли билет в Либаву, где все было подготовлено Рехневским для дальнейшей отправки Дегаева на пароходе за границу. Я все время нащупывал в кармане заряженный револьвер. Надеяться на то, что Дегаев, в случае ареста, опять не выдаст всех и все, что знал, не приходилось... Выбора не было... В случае появления жандармов мне предстояло убить сначала его, а затем себя. Дегаев знал о грозившей ему опасности... Мы не разговаривали друг с другом... О чем было говорить с ним? Малейший шорох вызывал в нем дрожь. И эта мука продолжалась несколько часов, пока я не сдал его в Либаве с рук на руки тем, кто должен был сопровождать его в дальнейшем пути. Со следующим поездом я отправился в Петербург» [355].
В январе 1884 года из Петербурга в Париж выехал преуспевающий ученик и помощник Судейкина П. И. Рачковский, впоследствии превзошедший учителя и ставший, пожалуй, одной из самых крупных и мерзких фигур русской политической полиции. Ему предстояло выследить Л. Н. Дегаеву и таким способом поймать ее мужа. Позже в Париж проследовал Лопатин.
СКОРБЬ ПО СУДЕЙКИНУ
Судейкина отпевали в церкви Мариинской больницы (ныне им. В. В. Куйбышева, Литейный, 56). Александр III на докладе о случившемся начертал: «Я страшно поражен и огорчен этим известием.
Объявление о розыске С. П. Дегаева
Конечно, мы всегда боялись за Судейкина, но здесь предательская смерть. Потеря положительно незаменимая. Кто пойдет теперь на подобную должность? Пожалуйста, что будет дознано нового по этому убийству, присылайте ко мне. А.»[356].
Александр III искренне сожалел о потере. Молодой царь панически боялся противоправительственного сообщества, расправившегося с его отцом. Он отложил более чем на два года коронацию (до 15 мая 1883 года), старался лишний раз не выезжать из дворца, неохотно появлялся на людях. Лишь массовые аресты народовольцев, организованные Судейкиным с помощью Дегаева, несколько успокоили монарха. И он сполна платил своему охраннику. Так, за поимку Грачев-ского и лиц, работавших в динамитной мастерской, Судейкин от царских щедрот получил пятнадцать тысяч рублей[357]. Сумма огромная — полуторагодовой оклад министра. Наверное, инспектор охранки сообщил начальству, что предотвратил покушение не на себя, а на монарха.
Но прошло три месяца, и, кроме Дегаева, основных действующих лиц кровавой драмы арестовали. Они дали показания, и император изменил свое мнение. Даже ему, хозяину погибшего опричника, стало как-то не по себе: «Я думаю, много тут правды. Действительно, Судейкин последнее время был странен, и все его действия нам не известны» [358].