— На что были ведомости?
— Промышленное оборудование высокой точности.
— Я заметил, что ваши платформы заперты. И работа не кипит, если можно так выразиться, ни снаружи, ни внутри вашего заведения. Может быть, объясните, почему?
Облокотившись на стол и подперев ладонью подбородок, Андерман стал теребить пальцами губы, как бы решая, стоит отвечать на вопрос или нет.
— Дело в том, что мы страхуем сами себя, — он, видимо, все-таки решил ответить, сочтя, что ссориться пока не стоит, — Я отказываюсь платить возмутительно высокие страховые взносы. Обеспечиваю себе безопасность, тщательно подбирая работников, исключая потери от хищений. В итоге наши тарифы ниже, чем у конкурентов. Ворота открывают, только когда подъезжают грузовики.
— Вы не нанимаете водителей из профсоюзного объединения? — Мэлоун был поражен.
— Я нанимаю, кого хочу. — Андерман не скрывал раздражения. — Гангстерам у меня делать нечего. Естественно, приходится иногда подмазывать кое-кого. Я нанимаю израильских студентов, которые учатся в этой стране, и американских студентов, которые приходят по рекомендации друзей. Ни одного человека с улицы.
Видел ли Андерман или слышал что-нибудь об Айзингер после ее увольнения?
Андерман состроил кислую мину. Сначала она изредка звонила, а потом исчезла. Ни слуху ни духу.
Мэлоун повернул голову и взглянул на Дэвида Анкори, топтавшегося у двери, скрестив руки на груди. Потом снова посмотрел на Андермана.
— Вы знакомы с Олдриджем Брэкстоном?
— Никогда не слышал этого имени. А ты, Анкори?
Анкори отошел от двери, пересек комнату, поглядывая на
Джонсона, и стал возле Андермана.
— Нет. Не слышал, а что?
— А то, что Хиллель Хенков и Айзек Арази, которые у вас работают, преследовали вчера вечером мистера Брэкстона на грузовике вашей компании. Что запрещено законом.
— Так это вы их избили?
Андерман зло прищурился.
— Избили? Я об этом ничего не знаю. — Мэлоун повернулся к Джонсону: — Ты слышал о каком-то избиении?
Старлинг Джонсон покачал головой.
— Ну конечно. Вы ничего такого не слышали. Полицейские никогда не знают о таких вещах.
Солнце пробивалось сквозь забранное сеткой высокое окно, наполняя маленький кабинет неровными полосами света.
— Почему они преследовали. Брэкстона и его друзей? — спросил Мэлоун.
— Вот вы у них и спросите.
— Где они? Я должен с ними поговорить.
— Без проблем. Я послал их в Чикаго забрать кое-какой товар. Как только вернутся, свяжу их с вами.
— Что вы можете о них рассказать?
— Я могу сказать, что от них одни неприятности. Деятели Лиги защиты евреев, которые хотят быть большими сионистами, чем сами сионисты. Студенты, которые тратят больше времени на провозглашение всяких лозунгов своей лиги, чем на работу. Я подумываю избавиться от них, потому что работаю, чтобы делать деньги, а не бороться за принципы. Эти двое думают, что, раздавив яйца какому-нибудь арабу, станут героями местного масштаба. Чушь собачья. Безобидные люди. Они и из бумажного мешка вылезти не сумеют, если посадить их туда.
— Когда вы ждете возвращения Хенкова и Арази?
— Через день. Может, через два. Не волнуйтесь, полицейский. Они с вами свяжутся, — пообещал Андерман.
— Вы были знакомы с Сарой в Израиле?
— Да.
— Ее родители связывались с вами? — осторожно спросил Мэлоун.
— Нет, — ответил Андерман, и в его глазах промелькнула тень, потому что он солгал.
Старлинг Джонсон въехал на машине без опознавательных знаков на площадь Эриксона и остановился за грузовиком фирмы «Силенд». Потом повернулся к Мэлоуну:
— Хотите, я пойду с вами?
— Лучше схожу один. Они странные ребята.
Мэлоун пересек улицу, лавируя в потоке машин, направлявшихся к туннелю Холланда. Остановился на тротуаре на южной стороне Варик-стрит, проверяя, нет ли слежки, потом повернулся и вошел в подъезд дома номер 131. Если верить указателю, корпорация фондового развития размещалась на десятом этаже. В действительности эта корпорация была штабом разведывательного отдела нью-йоркского полицейского управления. Любой полицейский, если он в здравом уме, старался держаться подальше от этого места.
Выйдя из лифта, Мэлоун оказался в приемной, убранство которой состояло из коммутатора старого образца и зеленого металлического стола, покрытого пластиком Формика, неизбежной принадлежности нью-йорского полицейского управления. На него подняла глаза подтянутая дама лет пятидесяти.