Оставив Фанкиля у парадной в компании словоохотливых дворников, с лошадьми, Вертура поднялся в свою квартиру. Здесь тоже было распахнуто окно. Мариса сидела у стола, закатав рукава чтобы не испачкались в чернилах, работала с каким-то текстом. Ее белая рубашка и волосы были растрепаны сквозняком, но в комнате было тепло от жарко натопленной печи.
— Мэтр Тралле распорядился… — крепко обхватив ее за теплые плечи, обнял ее со спины, что есть силы прижался лицом к ее голове, затерся щекой об ее затылок, сказал ей детектив.
— Я сделала специально для тебя новую прическу, а ты и не заметил! — с сокрушенным видом, наматывая на палец прядь волос, отстранилась от его ласк, перебила его Мариса.
— Да, красиво — с улыбкой согласился он и, положив ладони ей на плечи, взялся за ее волосы, принялся пропускать их через пальцы, гладить их.
— Не трожь руками, я их только вчера помыла! — неприязненно дернула плечом, бросила она в ответ.
— А ну хватит тут бездельничать, стерва! Марш на службу и быстро! — сильно сжал ее плечи, надавил всем весом, нахмурился детектив — все, рыцари и принцессы кончились, тебя ждут швабра, тряпки, немытый пол и ведро грязной воды.
Мариса встала со стула, ловким красивым движением оправила подол юбки, подошла в упор к с готовностью обнявшему ее Вертуре и, со счастливой улыбкой запрокинула голову, зажмурилась, прогнулась назад спиной, демонстрируя ему свою жилистую крепкую шею.
— Тебе хорошо с такими волосами — заверил детектив, лаская ее бока и спину, касаясь ладонью ее лица, с улыбкой любуясь ее новым обличьем — почти как леди Вероника.
— Ага! — самодовольно ответила она, энергично схватила его руками за шею и лицо и привлекла к себе.
— А правда что в Лире есть собор, который все называют «пианино»? — густо дымя трубками, лукаво интересовались старики, консьерж и его друг, у Фанкиля, что важно сидел, откинувшись в седле.
— Собор Святого Петра — уточнил тот — да у него черно-белая колоннада, снизу, с улиц, примерно так и выглядит.
— А Мазини это известный художник? — уже со смехом не унимались, допытывались они у рыцаря — врут, или нет?
— Довезем до конторы? — указал на вышедшую следом за ним на улицу, потеплее кутающуюся в тяжелый темный плащ Марису, детектив.
— Не выйдет — пожал плечами Фанкиль и похлопал по высокой луке седла между своих колен — эти седла, чтобы при погоне не вылететь, а не для того, чтобы кого-то возить. Для полицейских. Не для героев и их девиц. И боком на таком тоже неудобно, проверяли, ничего хорошего не вышло.
— Вот неудачники! — с наигранной досадой покачала головой Мариса.
И, махнув на прощение рукой, быстро зашагала прочь в сторону проспекта Рыцарей.
Дюка они нашли у себя дома, в одном из кварталов у Южной Куртины. Оставив лошадей какому-то невнятному, лохматому дворнику, вошли в огромное, четырехэтажное сумрачное строение, притулившееся к высокой скальной стене одного из тех серых каменистых холмов, которые Вертура видел с балкона герцогского дворца, в день фестиваля, когда они ездили на турнир, а потом в слободу святого Саввы, к Сталелитейным.
На лестнице было темно. Женщина с грубым, мрачным лицом, сестра Дюка, встретила полицейских, провела их темным, заставленным старой мебелью, сумрачным коридором, пропахшем грязными пеленками и псиной.
— Что вы раньше-то не приехали? Помрет же — сварливо спросила она, вытирая покрытые волдырями и отеками, разъеденные щелочью руки заношенным серым полотенцем.
Вертура и Фанкиль молча кивнули и проследовали за ней в заваленные хламом и тряпками комнаты, где селилось большое и шумное семейство родственников полицейского. Вошли в небольшую, и тесную от обилия разнообразного хлама, отгороженную фанерой в угловом зале каморку с кроватью, письменным столом и постелью. Дюк лежал на ней на каком-то темном, наваленном лохматой горой, тряпье. Тяжелый и густой, режущий нос, запах болезни стоял в комнате, но окна были закрыты. Рядом с топчаном, на табуретке, в тазу, в зловонной, грязной воде с содержимым желудка Дюка лежали, пропитанные кровавым гноем, пожелтевшие от многократного использования тампоны и бинты. Горка серых, свежевыкипяченных, видимо приготовленных для перевязки кусков ткани лежала поверх бумаг на рабочем столе. Наготове стояли самогонный спирт в бутылке из под «Лилового Номер Один» и мазь в коробке, пропечатанной полустершимися бледно-синими аптечными чернилами.