Беата и Катрина прошли дальше в кухню, где Ирья, сидя за маленьким столиком, крутила самокрутку. Стол был покрыт маленькой скатертью, а на подоконнике стояла сахарница, из которой торчали искусственные цветы.
Катрина и Беата уселись напротив нее.
— Они ездят не переставая, — сказала Ирья, кивнув на оживленную улицу Уэланн за окном. Голос ее обладал скрипучей хрипотцой, как и ожидала Катрина, увидев квартиру и лицо старушки тридцати с небольшим лет. — Ездят и ездят. Куда они все едут?
— Домой, — предположила Беата. — Или из дома.
Ирья пожала плечами.
— Вы ведь тоже не дома, — сказала Катрина. — Адрес в Регистре населения…
— Я продала свой дом, — ответила Ирья. — Он достался мне по наследству. Он был слишком большим. Слишком…
Она высунула сухой белый язык и провела им по бумаге для самокруток, а тем временем Катрина про себя закончила за нее: «Слишком велико было искушение продать его, потому что социального пособия уже не хватало на наркотики».
— Слишком много плохих воспоминаний, — закончила Ирья.
— Каких воспоминаний? — спросила Беата, и Катрина поежилась.
Беата была криминалистом, а не специалистом по ведению допросов, и сейчас она задала слишком всеобъемлющий вопрос, попросила рассказать обо всей жизненной трагедии. А никто не умеет рассказывать так основательно и долго, как наркоман, испытывающий сострадание к самому себе.
— О Валентине.
Катрина выпрямилась. Возможно, Беата все-таки знает, что делает.
— Что он сделал?
Ирья снова пожала плечами:
— Он снимал квартиру в цокольном этаже. Он… был там.
— Был там?
— Вы не знаете Валентина. Он другой. Он… — Она постукивала по самокрутке, не прикуривая. — Он…
Постукивала и постукивала.
— Он был сумасшедшим? — предположила Катрина нетерпеливо.
— Нет! — Ирья яростно отбросила зажигалку.
Катрина выругалась про себя. Теперь она повела себя как любитель, задав наводящий вопрос, оборвавший поток информации, которую они могли бы получить.
— Все говорят, что Валентин был сумасшедшим! Он не такой! Просто он делает что-то… — Она посмотрела в окно на улицу. Голос ее стал тише. — Он делает что-то с воздухом. Люди его боятся.
— Он бил вас? — спросила Беата.
Еще один наводящий вопрос. Катрина попробовала поймать взгляд Беаты.
— Нет, — ответила Ирья. — Он не бил. Он душил меня, если я ему перечила. Он был таким сильным, мог взять меня за горло одной рукой, сжать ее и держать так, пока все не начинало кружиться у меня перед глазами. Эту руку невозможно было разжать.
Катрина подумала, что улыбка, расползшаяся по лицу Ирьи, чем-то сродни черному юмору. Пока Ирья не продолжила:
— Но самое странное, что я от этого тащилась. И возбуждалась.
Лицо Катрины исказилось непроизвольной гримасой. Она читала, что недостаток кислорода в мозге способен оказывать на некоторых такое воздействие, но чтобы по отношению к насильнику?..
— А потом вы занимались сексом? — спросила Беата.
Она наклонилась и подняла с пола зажигалку, зажгла огонь и протянула Ирье. Ирья спешно зажала самокрутку губами, втянула в себя непослушное пламя, выпустила облако дыма, откинулась на стуле и словно сложилась, как будто тело ее было мешком с вакуумом, в котором сигарета только что прожгла дыру.
— Он не всегда хотел трахаться, — сказала Ирья. — Тогда он уходил. А я сидела и ждала, надеялась, что он скоро вернется.
Катрине пришлось собраться, чтобы не фыркнуть или каким-либо другим способом не выдать своего презрения.
— А что он делал, когда уходил?
— Не знаю. Он ничего не рассказывал, а я… — Она снова пожала плечами.
«Пожатие плечами — это ее отношение к жизни, — подумала Катрина. — Смирение в качестве болеутоляющего».
— Я не хотела знать, наверное.
Беата кашлянула:
— Вы предоставили ему алиби на те два вечера, когда были убиты девочки. Маридален и…
— Да-да, тра-ля-ля, — прервала ее Ирья.
— Но в те вечера он не был с вами дома, как вы показали на допросах, так ведь?