* * *
Новенький рубль мелодично звякнул и пропал в кармане доктора. Карман тоже звякнул и пропал. Вскоре и сам доктор исчез с таинственным звоном.
* * *
Шериф дернул сильнее руль на себя, и совсем его выдернул. Неуправляемый никем трактор ударился с размаху в гранитную скалу и отскочил, разлетевшись на три больших куска.
* * *
Топор пролетел в двух милях от намеченной цели; следующий топор пролетел уже ближе, но отклонение все-таки было большим. Топоров, однако, оставалось еще много, и можно было особенно не мучиться с наводкой. Наводчик весело вертел пальцем, отрезанным у заряжающего, и тихо напевал что-то из собственного репертуара. Заряжающий спал; заряжал же сам наводчик.
Каждый раз, когда топор со свистом вылетал из-за леса, маленький медвежонок вздрагивал и принимался проклинать все эти милитаристские развлечения, а толстый хомяк, висевший в когтях медвежонка, внимательно вслушивался в звук падающих топоров, пытаясь при этом освободиться из когтей. Должность корректировщика оказалась для хомяка нелегкой - он не раз бывал в опасных ситуациях, но всегда с честью выбирался из них. Правда, однажды он чуть сам не попал под топор. Это было вчера. А сегодня он попался в лапы к медвежонку, поэтому корректировать было тяжеловато.
Наводчик вспомнил о хомяке только через несколько часов. Тогда хомяк заметил, что топоры стали густо ложиться вокруг берлоги. Медвежонок зарычал и выскочил наружу, где громадный топор тут же сбил его с ног, угодив обухом промеж ушей.
Когти разжались, и хомяк выпал из них, дав тем самым команду прекратить огонь. Но наводчик уже забыл про него и продолжал выпускать топоры из катапульты. Хомяк в панике забился в берлогу, но топор настиг его и там.
Вскоре топоры снова стали падать рядом с главной целью, куда уже добрались остальные, уцелевшие, хомяки. Они четко выполнили свою боевую задачу. Но после поражения цели топоров оставались еще сотни, и наводчик решил потратить их все: несчастные хомяки тщетно метались из стороны в сторону...
Наступил вечер третьего дня войны. Завтра новые корректировщики отправятся в нелегкий путь к новой цели.
* * *
Аляповатый гранитный пейзаж вокруг одиноко стоявшего бульдозера освещался его собственной фарой. Бульдозер был отправлен сюда так давно, что этого уже никто не помнил. Холодный ветер гулял по окрестным скалам, и в горном озере, вырытом бульдозером, отражалась полная картина окрестной местности. Над озером неторопливо плыли Южный крест и Малая Медведица вместе с Большой; над бульдозером поднимался пар - он медленно остывал.
Его водитель сидел на берегу озера, тупо разглядывая круги на поверхности воды, разбегавшиеся от упавшего в воду ботинка, и судорожно пытался освободить свою ногу от болтавшегося на ней рака фунта в четыре весом - он-то и стянул ботинок с ноги водителя.
Наконец, последний ухватил-таки рака за шкирку и швырнул его в ведро, где уже лежали пойманные им на ботинок двухфунтовые раки, окуни и судаки. Подняв с земли ведро, водитель снял другой ботинок и бросил его под куст развесистой белены и пошел к бульдозеру разводить костер.
Он вспоминал, как много лет назад увидел рака в этом озере... Теперь же они расплодились тут в таком количестве, что можно было их выменивать на запчасти для бульдозера.
Светало...
* * *
Высокая стройная осина была единственной в радиусе нескольких миль от заставы - именно здесь должна была состояться ежегодная встреча нового резидента, которого затем отпускали с двумя мешками пищевых отходов обратно.
Его ждали два егеря с маленькой бутылкой ирландской микстуры. В тачке, стоявшей под осиной уже были приготовлены около десяти полусгнивших ломтей хлеба, столько же ананасов, фунтов сорок сахарного песка вперемежку с речным, небольшой полиэтиленовый крокодил и куча картофельных котлет. Все это резидент должен был съесть, а что он не съест, то унесет на своем горбу. Разумеется, ему этого делать не хотелось, и он пока не собирался идти к егерям, а прятался на верхушке осины, нервно сжимая челюсти, которыми держался за ветку. Руки были заняты хозяйственными сетками с мешками, а ноги - сапогами со шпорами.
Неожиданно егеря услышали шум падающего кованого сапога, который со звоном шлепнулся прямо в тачку, взметнув тучи песка и котлет. Они с минуту вопросительно смотрели друг на друга, а потом ринулись к заставе за лестницей.
Тем временем смеркалось. Челюсти резидента устали, и он совсем уж было собрался их разжать, когда к осине подъехал армейского образца самокат. Из него пошел сизый дымок, и вскоре он совсем был закрыт облаком этого дымка.
* * *
Заходящее солнце равномерно освещало густо поросший мхом заброшенный пень. Вокруг пня в радиусе двух с половиной десятков метров не было ничего хорошего. Зато там валялось много стреляных гильз от крупнокалиберной мортиры и сама мортира.
По выходным дням здесь всегда собирались бывшие лесники. Они приносили с собой пень и мортиру, а потом начиналась потеха - пень служил мишенью, и каждый раз, когда снаряд попадал в него, все дружно начинали хлопать в медный таз, прислоненный к одному из лесников.
Но вот однажды случилось так, что когда лесники пришли на свое стрельбище, выяснилось, что таз они где-то потеряли, а без таза развлечение теряло смысл. И, бросив все, они с нескрываемой тревогой бросились прочесывать всю округу в поисках таза.
Шли годы... Все это время мортира стояла около пня и обрастала мхом. Все, в конце концов, в свое время должно обрасти мхом...
Но мало-помалу все снова вернется в прежнее русло - ведь лесники найдут таз, вычистят его, мортиру и пень, и снова окрестные леса огласят звуки пальбы и радостный смех.
* * * * *