Очевидно, Вася стоял за дверью и слушал, потому что немедленно после этой фразы раздался глухой голос:
— Кто?
Я подскочил к двери и обрадованно заорал:
— Алибабаич, открывай! Это я, Артем!
Загремели засовы, дверь приоткрылась:
— Ты чего, офигел, в такую пору по гостям шляться?..
— Вася, помоги, — сказал я. — У меня тут раненый и... идти нам больше некуда.
Дверь открылась, Вася вышел: взъерошенный, опухший, в пижаме.
— Бредишь? Какой раненый?
Я кивнул на Мочильского. Тот поднял голову и сказал:
— Добрый вечер.
Вася Бухло, вопреки говорящей фамилии, спиртного в рот не брал, даже пива. А все потому, что был заядлым автомобилистом, «водилой от бога», и, кажется, даже в младенчестве первым его словом было не «мама», «папа» или «дай», а «би-би-ка». Он обожал хорошие машины и скорость. Еще в школе, в старших классах, начал принимать участие в ралли на картингах среди юниоров, много раз побеждал. С возрастом страсть к гонкам не прошла, но участвовать в них он стал гораздо реже: все потому, что несколько раз серьезно бился, а однажды чуть не погиб. В двух заездах соревновался с шоуменом и гонщиком Николаем Фоменко, фотография, на которой они стоят в обнимку и улыбаются, висит над камином в гостиной. «Ну, как «Секретовский» композитор и автор текстов — он супер, — говорил Вася. — Шоумен неплохой, в смысле — телеведущий. А гоняю-то я не хуже...» Одно время Вася жил в Питере, работал в нелегальной фирмочке, перегонял иномарки из Финляндии и других европейских стран; в этом деле ему не было равных. Фирму накрыли, а Вася каким-то чудом выскочил. Он вернулся в город на «фольксвагене» самой последней модели того года, со всеми, как он говорил, «наворотами». Несколько раз, в период его безработицы и безденежья, я пытался пристроить Васю водителем в банк, его согласны были взять возить сразу председателя правления. Но Вася, поклонник «чистого искусства», не желал ставить свои таланты «на службу капиталу», к тому же считал, что перерос халдейскую должность водилы банкира.
Сейчас он — хозяин двух автосервисов «полного цикла» по иномаркам и машинам российского производства. Впрочем... сейчас — это до страшных событий, которые начали происходить в городе неделю назад.
— Эльку и дочерей я вывез, — говорил он, укладывая Мочильского на шикарном кожаном диване в гостиной. — Женщинам и детям оставаться в городе нельзя, когда такое творится...
— А сам?
— У меня бизнес. Куда ж я уеду. Правда... Вчера одну мастерскую сожгли, и зама моего, Кольку, покалечили. «Дикие байкеры», твари, ненавижу. Забросали бутылками с зажигательной смесью, а у меня ж там, ты знаешь, масла, краски... Сгорело — только в путь. Слава богу никто не погиб. Побудь с ним, я приготовлю компрессы, мазь...
Еще одной Васиной страстью было самолечение. Сказывались неудачные гоночные заезды. Все, как один, врачи в его понимании были коновалами (исключение составляла лишь моя мама, к которой Вася относился с почтением, граничащим с благоговением); лечиться предпочитал дома, для чего в его аптечке (которая занимала две стены в кладовке) были собраны все возможные и невозможные медикаменты, а отдельный шкаф в кабинете отдан под медицинские справочники. Вася зорко следил за новинками в этой области, выпускаемыми известными немецкими и швейцарскими фирмами, приобретал их по не самым дешевым ценам и очень гордился, что в его аптечке есть все, а его жена, которую он заставлял читать справочники и смотреть телепередачи по медицине (его телевизионным кумиром была доктор Елена Малышева), может защищать докторскую... по нескольким направлениям в медицине. «Васек, это фобия», — . говорил я. «Невежи! — фиглярствовал он. — Придет день, и вы поймете...»
— Ты какими судьбами? — спросил он, хлопоча вокруг журналиста.
— Иду в Нижний город, — сказал я. — Ищу одного паренька...
— На ночь глядя?! Может, у меня переночуешь?
— Спасибо, Вася, но дело не терпит...
— Как вы допустили, чтобы стало так гнило?.. — подал голос журналист. Мы с Васей посмотрели на него.
— Алексей, удалось что-то выяснить? — спросил я.
Он закашлялся.
— Много... чего. Ощущение, что ваш город — это центр вселенского зла. Все самое плохое, что только может быть, скопилось здесь. Но главное — болезнь приобрела необратимые формы. Такое не лечится. Еще две-три недели — и вашего города не будет.
— Как?! — сказали мы с Васей в один голос.
— Мнение субъективное... Но мой журналистский опыт... подсказывает, что довольно точное. И есть факты. Они все здесь. — Он поднес руку к голове и скривился от боли.
— Да не шевелись ты! — прикрикнул Вася. В его голосе и взгляде был страх.
— Кто тебя так отделал? — спросил я.
Журналист несколько минут молчал, собираясь с силами. Говорить ему было трудно.
— В городе я три дня. С первого же начали звонить в номер с угрозами. Потом на меня вышел майор ФСБ из Москвы, он здесь еще раньше. Вместе мы сделали пару вылазок... Угрозы не прекращались, позавчера на балкон номера попала граната, но не взорвалась почему-то. Просроченная, наверное. — Он хрипло рассмеялся. — Мне пришлось из гостиницы уходить... С фээсбэшником мы прятались в городе, попутно собирая информацию, ночевали где придется... Прошлой ночью нас обложили в Есенинском парке. Майора ранили, и я... — Он умолк. — В общем, я его бросил. Должен был остаться кто-то, кто донес бы информацию до власти — но не местной, с ней все ясно... До столичной. А сегодня... Ну, это не грабители. Напали вчетвером. Думаю, команды убить у них не было. Пока били, один все время орал: предупреждали тебя, предупреждали... Потом удар — и темнота. Пока ты, — он посмотрел на меня, — не начал меня переворачивать и обшаривать.
Он замолчал. Вася вновь принялся хлопотать, менял компресс на голове, смазывал синяки и ссадины на теле и руках, все время что-то негромко и успокоительно бормоча. Я сидел напротив, в кресле, и смотрел на них.
Все нереально, совершенно фантастично и дико — то, что происходит. И в то же время: пасти рычащих, как собаки, огромных крыс, обстрел банка, смерть Левы на моих руках в супермаркете... То, что рассказывала Галина Андреевна... Как все это могло на нас свалиться?