У стены напротив входа на полу сидела девица в полной боевой раскраске; кажется, она плакала: два ручейка туши вились по щекам. У ее ног, повернув ко мне безжизненное лицо, лежал мужчина в джинсах и футболке. На губах его застыла усмешка, похожая на оскал. Рядом валялись два пустых шприца. Я сразу понял, кто он, но еще отказывался верить. Поверить — означало понять, что потерпел крах.
Я приблизился и опустился на колени рядом с ним. Все правильно. Благообразная внешность, чистые и строгие черты лица, отвергающие саму мысль о пристрастии к наркотикам, аккуратно подстриженная бородка... Именно так мне его описала мама.
Я поднял взгляд на девицу. Она смотрела сквозь меня совершенно неживыми глазами, но не плакала. Было ощущение, что она вот-вот присоединится к нему, что она пока здесь по какому-то нелепому недоразумению.
— Это Харон? — спросил я.
Она молчала и все продолжала смотреть. Мне пришло в голову, что этот дядька, не очень подходящий ей по возрасту, был ей сильно небезразличен. Впрочем, возможно, он приходится ей родственником?..
— Давно он умер? — Она опять не ответила. — Эй... ты слышишь?
Я протянул руку и несильно хлопнул ее по щеке. Как ни странно, она ожила, перестала смотреть сквозь меня.
— Что ты спросил? — Голос у нее был тонкий, почти детский, совершенно не вязавшийся с размалеванной внешностью.
— Сколько прошло времени? — спросил я. — Может, мы успеем что-нибудь сделать?
— Не успеем, — сказала она с задержкой, словно обдумывая мои слова. — Прошло два часа или около того.
Я как раз говорил с Человеком Равновесия, подумал я, а Харон умирал здесь. И Человек Равновесия знал это, не мог не знать, но даже не намекнул мне...
— От чего он умер?
— Передоз, — вяло сказала она. — Ему нравилось играть в это: больше-меньше, меньше-больше... Я говорила, что однажды он надорвется. Сегодня это случилось. Он взял больше, чем смог унести.
Не бери больше, чем сможешь унести, вспомнил я слова бабки Харона. Ее внучек сделал именно то, от чего она предостерегала меня.
— А ты ему кто?
— Какая разница? — хмыкнула она. — Поздняя любовь...
Так покойник грешил еще и педофилией, помимо того, что топил на озерах горе-плавцов... Какой цветник «достоинств»...
Время остановилось. Мысли текли вяло; я заставлял себя сконцентрироваться, мне во что бы то ни стало нужно было получить информацию — но получалось плохо.
— Он... сказал что-нибудь?
— Перед смертью? Сказал. Всем привет. Все уроды. Особенно — один.
Я сглотнул.
— Так что там один?
— Придет, мол, меня искать... Спрашивать начнет... Про Выход, про мужика какого-то... Так вот ему — Выход, и вот ему — мужик. — Последнюю фразу она сопровождала соответствующими движениями руки, а на лице ее застыло мстительное выражение. — Ведь он тебя имел в виду, верно?
— А то ты не знаешь... Разве не ты сказала халдею, чтобы он привел меня из зала? — Я поднялся. Усталость и безысходность навалились на мои плечи с такой силой, что меня пошатывало. — Тебе известно, что у него осталась бабка?
— У Харона нет и не было родственников. Он сирота.
Спорить не хотелось. Возможно, он сам так преподнес ей свою жизнь. Теперь он умер, и кто я такой, чтобы что-то доказывать и объяснять?
— Он очень детально тебя описал и сказал, что ты обязательно придешь, — сказала девушка. — Но почему ты явился так поздно? Если б чуть пораньше, возможно, ты смог бы услышать от него то, что тебе было нужно...
— Я тут вообще случайно, мог и не зайти... Был в зале, смотрел шоу... Мое появление — стечение обстоятельств. — Я говорил и не слышал себя. Мир рухнул.
— Вся наша жизнь — стечение обстоятельств, — сказала она. — А как тебе понравилось шоу?
— Я в восторге.
— Выглядит натурально, правда?
— Что ты имеешь в виду?.. — Я так растерялся, что даже забыл, где я и что за человек лежит мертвым у моих ног.
— Я имею в виду, что все это бутафория. За исключением последнего аккорда, разумеется.
— Бутафория? — тупо переспросил я.
— Да! Туфта, подделка, имитация, фальшивка, липа! А ты поверил, что ее разрывают плетью на части? Все рассчитано на идиотов, таких же, как ты.
— Но я видел кровь... — Мне вдруг стало обидно за себя, за ту ярость, которую я испытывал, глядя на сцену; уж мои чувства совершенно точно были неподдельными. — Кровь текла из ран на ее теле...
— Для этой цели клуб нанял двоих первоклассных спецов, которые раньше работали в Москве, на киностудии. Тебе интересно, сколько им платят?
— Да пошла ты... — устало сказал я. — Он точно не сказал, как найти Выход?
С мстительным выражением лица она помотала головой.
Нужно уходить. Нужно возвращаться домой, собирать веши и хоть ползком, но мотать из города. А может быть, Вася Бухло еще не успел уехать — вряд ли журналист так быстро стал транспортабелен... Тогда это мой шанс.
— Прощай, — сказал я, натянул куртку и повесил на плечо автомат. — Мне нечем тебе помочь. Разве что тем, что скажу напоследок: твой Харон — порядочная сволочь.
Выйдя из комнаты, я сразу понял, что не знаю, куда идти. На выбор было три коридора: прямо, направо и налево; каким из них мы пришли сюда, я, конечно, не запомнил. Времени на раздумья не было, и я рванул прямо.
Коридор петлял — совсем как тот, которым мы пришли, но я быстро понял, что расположение комнат другое, и я выбрал не то направление. Меня охватила настоящая паника; я остановился. Мало того, что я нашел мертвого Харона, который мне уже ничем никогда не поможет, я еще и не могу выйти отсюда!
И тут мне пришло в голову: в обойме моего пистолета два патрона, а чтобы застрелиться, достаточно одного.
Я достал «Макарова» и посмотрел на него. Почему бы и нет?.. Ольга и Димка в Москве у моего лучшего друга, который многим мне обязан; он не бросит их, поможет. Мама? Для нее это будет удар, но что делать? Силы мои иссякли. Окружающий мир может долго издеваться надо мной, подталкивая к самоубийству. Почему же не решить проблему сегодня, сейчас, разом? Кто сказал, что я смогу выбраться из Нижнего города, дойти до дома, собрать вещи, а потом еще как-то добраться до Васи? Кто сказал, что этот свихнувшийся мир позволит мне все это сделать?