— Не надеюсь.
— Так просите, чтобы выдвинули. Я походатайствую.
— Понятно, понятно…
Слышно было, как в комнате для старших офицеров кто-то ворочается на койке и вздыхает. Наверное, майор Чугуев. «Он милый человек. Зря Петрович навалился на него со своей философией, — подумал Евгений. — И ни к чему тут намек на возраст. А Корольков тоже хорош. Ни слова не обронил в защиту товарища. Странное равнодушие».
Трудно сказать, что побудило нынче комбата Загорова открыться с самой несимпатичной стороны. Может быть, неприязнь к замполиту Чугуеву была тому виной? А может, просто подошло время и какое-то давнее горькое семя дало в душе росток…
Загоров вырос без родителей. И нередко подчеркивал это, добавляя, что он сам себя воспитал, сам себе выбрал жизненный путь еще на школьной скамье. Захотел попасть в Суворовское училище — и его просьбе пошли навстречу (отец его был командиром-пограничником).
Служебная карьера у него складывалась удачно. Вскоре после танкового училища получил должность ротного, через три года поступил в академию бронетанковых войск. Из нее прибыл в этот полк на должность командира батальона. И вот уже который год его батальон передовой, взял обязательство стать отличным. Поговаривают, что Петрович — так подчиненные зовут комбата — первый кандидат в командиры полка, когда уйдет Одинцов. Евгений еще долго думал об услышанном. Во «фронтовой философии», несомненно, что-то было, однако душа не принимала ее… Крутой, крутой человек Петрович! И если он станет командиром полка, то многим придется туго. Тут надо заранее сделать вывод для себя, — размышлял лейтенант, чувствуя, что его одолевает дремота.
Внезапно над полигоном трескуче прокатился удар грома. Налетел ветер, и распахнутые половинки окна задребезжали. «А ведь разобьет их! — забеспокоился Евгений. — Надо закрыть…» Вскочив, он захлопнул окно, опустил шпингалет и снова лег в постель. Натянул поверх простыни одеяло.
В это время кто-то вбежал в общежитие, у Евгения мелькнула догадка: «Это — Толька… Видать, гроза вспугнула!»
А через минуту в дверь проскользнула крупная фигура друга.
— Чего не спишь, Женя? — спросил Русинов.
— Да вот гроза мешает… А ты где задержался?
— Рыбачил с Микульским на озере. Ох, и клюют караси, отбоя нет!
Раздевшись, он забрался под одеяло. Поворочался, укладываясь и подтыкая подушку, облегченно спокойно задышал.
— Слушай, Толя, мне кажется, ты не туда удочки забрасываешь!..
— А-а, ты вон о чем! — рассмеялся товарищ тихо. — Что ж, нравится она мне. Жаль, что замужем…
— Зачем же тогда встревать в интрижку? Ведь это дурно пахнет.
— Ай, чего ты пристал?.. Что, и поговорить уже не смей с женщиной? Не корчи из себя святого. И давай лучше спать.
Из-за шума дождя голоса их еле улавливались. Все еще доносились раскаты грома.
— Святого я из себя не корчу и о женщине мечтаю, — сказал Евгений. — Но о такой, которая бы стала спутницей жизни.
— Я тоже за такую женщину. Если бы она завтра встретилась, то завтра бы и женился на ней. А пока что прикажешь делать?.. Тебе тоже советую не записываться в монахи. Я давно заметил, как поглядывает на тебя официантка Люда.
— Нужна она мне, рыжая! Пусть засматривается на других.
— Напрасно. Может, ей и нужен всего лишь один твой поцелуй, и она потом всю жизнь будет счастливая… Все, спим.
Русинов уронил голову на подушку и затих. Уснул или притворяется?.. Пожалуй, уснул. На бессонницу тут не жалуются.
— Надо и мне спать, — пробормотал Евгений. — Ох, и Толька! Опять чудачество… — шевелил он беззвучно губами, засыпая.
Через неделю танкисты покидали полигон. Проверив, все ли взято, Анатолий Русинов с чемоданом в руке и шинелью под мышкой вышел из пустой уже казармы. Боевые машины выстроены в походную колонну на обочине изъезженной дороги. Танкисты стояли несколько в стороне, на живописной поляне. Разбившись на группки, большей частью поэкипажно, судачили о предстоящем отъезде. Вился папиросный дымок, слышались шутки и смех.
День уже давно был в разгаре. С утра парило, и горизонт терялся в дымке. Казалось, плывущие вверху облака рождаются на краю неба и уплывают неведомо куда. Настроение у Русинова было приподнятое. И не только потому, что возвращались в часть, — за прошедшие ночные стрельбы его взвод получил высокую оценку. Тем самым лейтенант вернул расположение к себе старших начальников.
Анатолий имел цепкую крестьянскую натуру, помогавшую его далеким предкам стоически переносить жизненные невзгоды, а ему, их потомку, — тяготы и лишения армейской службы. Причем некоторые трудности, по определению веселых приятелей, он сам себе и создавал, чтобы потом мужественно преодолевать. В полку его считали, несомненно, популярной личностью в том смысле, что о нем можно было рассказать не одну забавную историю.