— Почему не иметь?.. Можно иметь все, что веселит человека, но чтобы оно было в меру сил и достоинства, а не до свинского обжорства. Предположим, начал ты работать, и с первой получки купил матери платок или кофту — это радость. А если при этом сшил несколько пар обуви, убрал хлеб или построил дом — тогда принес радость многим. Тебе заплатят за это, и ты будешь дорожить деньгами, как уважением к тебе, распорядишься ими с умом да с толком.
— А иначе ничего приобрести нельзя? — нагловато хмыкнул солдат.
Анатолий с досадой глянул на него. Хотелось накричать на него, что называется, разнести в пух и прах. Только вряд ли это помогло бы.
— Да приобретай себе и машину с гаражом, и дачу! Но наживи деньги честно, и будет в пользу. А богатство бездельнику — это все равно что футбол безногому. Понял, о чем я толкую, или совершенно не слышишь из-за маминого крика?
Виноходов молча дернул плечами, глядя в окно.
— Ты ведь долго обдумывал наедине, как жить с людьми, — продолжал лейтенант. — И начал уже понимать: хочешь быть человеком, иди в жизнь, а не к мамаше под крыло. Человек — потому и человек, что каждодневно утверждает себя. Надо привыкнуть к такой необходимости, сделать ее потребностью души. Без этого просто выродишься.
— Философские мудрости, товарищ лейтенант…
— Это жизнь, Гурьян! Вот вчера на вождении я увидел, что в тебе человек воскрес, и так обрадовался за тебя. Ну, думаю, теперь Виноходова опять поставят механиком, классность повысят, а то и звание «младший сержант» присвоят. — Русинов помолчал, прикурил потухшую сигарету. — Я думаю, теперь и самому не хочется, чтобы этот новый человек в тебе взял и умер. Да и мне горько было бы сознавать, что напрасно потратил на тебя время, обманулся.
Ох, и умел этот смуглый, с пронзительным взглядом лейтенант заглянуть в самые сокровенные тайники души! Умел задеть там что-то больное, ранимое, от чего заходится сердце.
Чуть склонив черную, округло стриженную голову, Гурьян трудно думал. Откровенно говоря, очень уж хотелось бузить после этого письма, наговорить всем дерзких слов, начиная с ротного. Но кому и что он докажет? Сам ведь заварил кашу — сам и расхлебывай.
— Легко вам рассуждать, — выдавил он со вздохом. — А каково мне? Куда подамся после армии? Ни гроша в кармане, ни пристанища…
Лейтенант понимал его состояние, улавливал ход его мыслей, и был терпелив, сдержан, мягок.
— Твое богатство — руки, знания, желание трудиться. Со специальностью механика — на любую стройку. Да вон хоть на БАМ езжай!
— Ха-ха!.. На БАМ по путевке берут. А кто мне даст ее?
— Дадут!.. Ты теперь не хуже других. Так что было бы желание, а путевка будет. Хочешь на БАМ поехать?
— Хочу!
— Иди зови Адушкина.
Солдат недоверчиво поднялся. Вскоре пришел сержант Адушкин, доложил о себе. Русинов велел ему садиться, читать письмо. На чернявом лице Гурьяна теперь было иное выражение. Бузить ему расхотелось, но он как бы намеревался сказать: сами втянули меня в эту историю — сами и вытаскивайте. Конечно, его задели забористые речи ротного, но он пока не видел в них проку. Речами сыт не будешь. А вот путевка не помешала бы.
Дочитав письмо, сержант насупил кустистые брови:
— Этого следовало ожидать. Сам же напросился. — Он презрительно глянул на Виноходова. — Да это и к лучшему.
— Все верно, Адушкин, — поддакнул Русинов. — Но ежели мы взялись помогать человеку, то надо поддержать его и теперь.
— Даже не знаю, что можно придумать. В таких случаях, как говорил Остап Бендер, спасение утопающих — дело рук самих утопающих.
Русинов сдержанно усмехнулся. Сержант, конечно, прав, но…
— Виноходову позарез нужна путевка на БАМ.
— Путевок дали три на роту. Едут Ковров, Индришунас и я.
— Свою путевку отдашь ему.
Сержант изумленно вытаращился на командира роты.
— А я что, у бога теленка съел?
Лейтенант помолчал, тая в глазах недоступную пока мысль.
— Тебе, Адушкин, выпала иная планета. — Он кивнул на сидевшего рядом Микульского. — Вот увольняется в запас Серафим Антонович, и батальон остается без начальника мастерских, а точнее — рота без зампотеха. Командир велел найти замену. Выбор мой пал на тебя, Миша. Так что продолжишь службу в родном полку.
— А что! — оживился Микульский. — Из Адушкина получится отличный зампотех роты. — Я только что хотел сказать о том же.
Сержант смотрел на них растерянно.
— Но у меня и мысли такой не было!
— Не было так будет… Поучишься, присвоят звание прапорщика, а там, глядишь, и офицером станешь, коли сдашь за училище.