Ванясов разгадал его опасение.
— Нет, товарищ лейтенант, это не дело! — возразил он. — Почему вы решили ждать, пока выйдут все?.. Мы с этим не согласны.
— А я не пойду первым, — заупрямился Виноходов. — Вы поопытнее нас, так что укажите дорогу.
Тронутый заботой танкистов, лейтенант не знал, что сказать. Они правы. В опасных случаях для них главная забота — спасти командира.
— Спасибо, ребята, — молвил он глуховатым голосом. — Но я обязан идти последним, так и сделаю.
— Тогда я пойду третьим, — заявил Виноходов. — Я хорошо плаваю и ныряю, так что мне это семечки. Пусть первый идет Усачев.
Буксир снова напрягся: по металлу пошла звучащая дрожь. Однако загрузшая машина не сдвигалась с места, — казалось, ее держит не вязкая грязь, а мощный магнит.
Вскоре все затихло. Танкисты понимающе переглянулись. Кто вздыхал, кто чесал затылок. О чем тут говорить?.. Прошло уже больше часа, как они сидят здесь. И все неотвязнее думается: если их не выручат в ближайшие полчаса, то дело худо. Мало того, что придется искупаться в ледяной водичке, но и…
Анатолий повел плечами, оборвав жутковатые мысли. По коже прошелся озноб предостерегающего, вечного мрака. Да нет, пустое. Их непременно спасут. О них сейчас заботится весь полк!
Да, о них заботились, но сделать пока ничего не могли. И текли тревожные, таящие неизвестность минуты. Когда стало ясно, что застрявшую машину не удастся вырвать и с помощью полиспаста, генерал потребовал: пора «подводникам» затопить танк и выбираться. Командир полка замер, подавляя в себе последние опасения. Глаза его лихорадочно блестели.
Вдруг к нему стремительно подошел полковник Одинцов.
— Спокойно, Загоров!.. А ну позволь мне попробовать?
Твердой, властной рукой взял он микротелефонную гарнитуру.
— «Двадцать первый»! — зарокотал басовитый, исполненный самообладания голос. — Еще раз проверьте и доложите: выключена ли передача, куда накреняется танк, сколько сможете продержаться.
— «Берег»! Отвечаю: передача выключена, крен вперед и влево по ходу танка. Продержимся столько, сколько нужно. Прием.
— Хорошо, Русинов! Попробуем взять вас «штопором», развернуть. А то хотели выволочь вместе с вами озерное дно. Держитесь!
Прежний, уверенный в себе поднимался в эти минуты Одинцов. Вдохновенно горели его карие глаза, когда он велел водолазам зацепить танк за правый задний крюк, а техникам передвинуть средства вытаскивания влево по берегу на двадцать метров. Мысль полковника была так проста, так понятна, что каждый жалел, почему не додумался до нее час назад. Ведь даже обычный кол не выдернешь из земли, не покрутив…
Опять струнно натянулся буксирный трос, и неподвижный до этого конец трубы над озерной гладью начал разворачиваться номером вперед. Еще усилие! Еще!.. Тут застрявшая в подводной яме пятьдесятпятка под общий вздох облегчения двинулась к берегу. Труба вырастала из воды на глазах. Показалась башня, а затем и весь танк, идущий за тросом кормой вперед.
— Ну, Георгий Петрович, мастер ты разгадывать ребусы! — молвил генерал восхищенно. Лицо его озарила белозубая улыбка.
Одинцов выключил рацию, невозмутимо глянул на часы.
— Девяносто минут решал я этот проклятый ребус. Старею, видно. Раньше быстрее соображал.
Стоящий рядом майор Супрун, явно оживая, пожал плечами.
— Но как же так? Ведь развернуть машину гораздо труднее, чем взять напрямую. В чем тут дело?
Густые брови Одинцова насмешливо двинулись.
— Дело в том, что засосало. Размесили они эту гадость, влипли и образовалась присоска… Помню, в сорок четвертом наступали мы на Украине. Спрыгнешь с танка — и так завязнешь в грязи, что кажется, подошвам каюк. Пока не повертишь ногой, сапог не выручишь.
С бортов, гусениц и даже с башни машины свисали комья сероватой глины, а на корме образовался целый холм из ила.
Открылся командирский люк, — измученный, поблекший от нехватки воздуха, лейтенант выбрался на корму. Спрыгнул на землю, с наслаждением хватая свежий воздух. Следом выскакивали Ванясов, Усачев и Виноходов. Тоже измученные, спасенно улыбающиеся, они попадали прямо в дружеские объятия.
— Ну, Русинов, долго жить будешь! — радовался полковник. Одинцов, по-отцовски обнимая ротного.
— Спасибо, Георгий Петрович! Я знал, что вы здесь…
Общий разбор учений проводился под вечер на опушке леса. Офицеры устраивались прямо на траве, которая уже начала вянуть, напоминала об ушедшем лете и еще о чем-то невнятном, бередящем душу.
Было тепло, пригревало солнце. После позднего обеда клонило на сон. Веки слипались, будто смазанные густым медом. Кажется, лег бы на эту увядающую траву и не поднимался до нового утра. На разборах учений Евгению всегда хотелось спать, — сказывалась усталость.