— Короче говоря, ты хочешь, чтобы мы жили вместе, — перебил он ее, начиная нервничать. — Но если мы будем мужем и женой, то ведь я все равно не всегда буду рядом. Я же военный, Аннушка!
— Но будет рядом кто-то, кому нужна моя забота и защита. В нем я буду видеть тебя. — Она выводила черенком вилки на скатерти невидимый узор и не поднимала на него темных, грустных глаз.
Загоров отставил тарелку с недоеденным салатом, тяжело вздохнул.
— Ты хочешь иметь ребенка?
— Да, хочу.
— Что ж, я тебя понимаю. Желание материнства — святое желание. Без него не было бы и нас с тобой.
Он вдруг замолчал, не хотел больше ни пить, ни есть. Поскучневшими глазами смотрел перед собой. Аня пристально глянула на него раз-другой, смуглое лицо сделалось виноватым, расстроенным. Уже не рада была, что завела этот разговор. У нее же мягкий, податливый характер, и она так боится заслужить его неудовольствие.
Однажды он позвонил ей на работу, а у них как раз было собрание. Выслушав объяснение, он обронил до свидания, и повесил трубку. После этого не заходил дней десять… Был бы мужем, не делал бы таких фокусов. Подулся бы да и остыл… Потом, разумеется, у них была радостная встреча. Но пока Аня дождалась этой встречи, у нее изболелась душа.
«Что ж, видать, такова моя участь. Не быть мне королевой», — горько подумала она и погладила его по руке.
— Алешенька, голубчик, ну что с тобой?
Видя, что она так убита его молчаливым неодобрением, он стряхнул с себя насупленность.
— Ничего, это просто так. — И снова взялся за вилку. Она заглядывала ему в глаза, виновато и преданно улыбалась.
— Ты на меня сердишься, правда?.. Ну скажи, сердишься?
— Нет, родная моя, — отвечал он, и это было неправдой. Он действительно сердился. Но сказать ей об этом — значит вовсе обидеть ее и испортить вечер, а он так хорошо начался.
Она все поняла.
— Извини, пожалуйста. — Голос у нее дрогнул. — Никогда больше не буду говорить об этом. Даю тебе слово.
— Но почему же!.. То, что на душе, надо высказывать. Иначе как же? — Он чувствовал, что фальшивит, и не любил себя в эту минуту. — Извини и ты меня… Ты знаешь, я решил посвятить армии всю свою жизнь, без малого остаточка. А служба — ревнивая дама, не терпит соперниц…
Он говорил торопливо, сбивчиво. Слова его звучали как извинение за то, что он рассердился, за то, что сфальшивил.
— Не расстраивайся, Алешенька, — сказала Аня, не дослушав, явно думая о своем. — Может, еще немного винца?
Во взгляде, словах, в каждом ее жесте было беспредельное милосердие. Она простила ему, и у него отлегло от души.
— Спасибо. — Глаза его вдруг оживленно засветились. — А знаешь что? Пойдем-ка сейчас за город, а? Такой прекрасный вечер, а мы сидим и киснем.
— И верно!.. Какой ты молодец! — Она вскочила. — Сейчас оденусь и пойдем. Я быстро…
По асфальтовому раздолью шоссе мотоцикл несся гудящим вихрем. Анатолий и Евгений, оба в зеленых дорожных шлемах, щурились от встречного ветра, обвевавшего их голубой вечерней прохладой. Они радостно улыбались при мысли, что проведут вечер в театре. Вел мотоцикл Русинов.
Солнце заметно поостыло и, клонясь к горизонту, наливалось краснотой. Оно тоже неслось куда-то легко и неслышно. Казалось, сама удача, сказочно щедрая, отправилась вместе с ребятами в веселое путешествие.
Когда выехали на противоположный край широкой лощины, лес начал отступать, точно утомленный бешеной гонкой. Анатолий сбавил газ, притормаживая: впереди повороты, перекресток, постройки… Но лишь миновали небольшой городишко, снова увеличили скорость. Оставались позади селения, мелькали автобусные остановки со знакомыми надписями. А впереди из дымки уже вставали строящиеся на окраине огромного города корпуса нового завода и за пыльной листвой придорожных деревьев проглядывалась сплошная мешанина построек, высоковольтных мачт. Все ближе первые дома, переезды. По тряской брусчатке, вслед за автомобильной суетой, друзья въехали на городские улицы.
Торопились они напрасно. В кассовом зале театра было тоскливо пусто. Невысокая располневшая женщина в сером костюме весело болтала о чем-то с кассиршей. Над окошком приколотый кнопкой висел листочек с надписью: «Билеты проданы».
Лица друзей потускнели от разочарования. Было чертовски обидно, что так глупо рушатся все их замыслы. Русинова почему-то заинтересовала афиша, — вчитывался в нее, изучал.
— Может, перед началом спектакля кто-нибудь придет сдавать билеты? — не терял надежды Евгений.