Волынов молчал и тужился, открывая беззвучно рот.
— Редкий вид из семейства пневых, — тихо, но довольно внятно в общей тишине прокартавил Женя, полуобращаясь к Вадиму. — Чего шеф с ним чикается?
На них оглянулись сидящие поблизости. Одни улыбнулись удачному выражению, другие смотрели хмуро, с неприязнью. Этих было больше. И вообще чувствовалось, что настроение зала, как ни странно, — скорее в пользу этого нелепого парня, стоящего у доски с выражением бесконечной муки на лице.
Вадим сказал об этом Лютикову.
— Г’азумеется, — ответил Женя, не очень заботясь о том, чтобы понизить голос, — свой свояка… Обычный здесь вид млекопитающих из семейства… пневых. И этот — пневый.
Слово ему явно понравилось, он произносил его со вкусом. Сидевший впереди Эдик Чесноков зашелся в беззвучном хохоте. Смеясь, он оглянулся несколько раз:
— Пневые, вот-вот. Здорово!
— Я стал думать… — сказал у доски Степа Волынов. И замолчал опять.
— Так… думать. О чем же? — Валерий Леонтьевич постарался снова принять тон терпеливого учителя, вытягивающего оболтуса на самую худую тройку.
— Об этом, почему у Соколова получалось, а у меня, так сказать, нет. Я стал определять эти… отношения скоростей из старого каталога, соколовского… Нанес… Ничего не вышло… Ни одного из соколовских объемов…
— Так что, по-вашему, Соколов все наврал?
— Не знаю, нет… Он честный, нет, не знаю.
— Ну, тогда у вас что-то не так…
От окна раздался голос:
— Я смотрел у Степана.
Все обернулись. Говорил стриженный под бобрик смуглый худой человек лет тридцати семи — сорока, до этого он почти все время сидел, опустив голову на руки, скрещенные на спинке впереди стоящего стула, будто спал. Сейчас он медленно поднимался, почесывая указательным пальцем переносицу.
— Там, Валерий Леонтьевич, — медлительно, с сильным украинским акцентом заговорил он, — вообще-то черт голову сломит, вы ж знаете. Эти графики Вадати можно ж чуть круче, чуть положе, точки — данные от разных станций на прямую никогда не ложатся, все-таки у каждой сейсмостанции свой грунт, свои условия прохождения волн. Каждый по-своему усредняет угол наклона, в отбросе крайних значений как ошибочных всегда есть произвол. Но штука в том, что, если эффект есть, любая методика должна сработать, если она выдерживается, а не подгоняется всякий раз…
— Я вам слова не давал, Олег Казимирович, — шефу явно не по вкусу пришлось слово «подгоняется», — Обсуждать доклад будем потом.
— Хорошо. Я… сяду, — Олег Казимирович под смешки, с какой-то странной, но почему-то гармонирующей со всем его обликом и редкостным отчеством торжественностью, сел, не сгибая стана.
— Это и есть Дьяконов, — быстро обернувшись к Вадиму, зашипел Эдик Чесноков, — главный среди этих.
— Гений среди пневых, — усмехнулся Женя Лютиков.
Эдик опять захихикал беззвучно.
Докладчик между тем, так же мучаясь и давясь, рассказывал о следующей из своих злополучных работ. Звучало интересно. Волынов выбрал относительно стабильный источник сильных землетрясений у берегов Аляски и выписал время пробега сейсмических волн до сейсмостанции обсерватории. Мысль была простая: если верна идея, высказанная когда-то Великим Геофизиком (который все, кажется, обдумал и предусмотрел наперед), что перед сильными землетрясениями должна падать скорость далеко и глубоко вокруг будущего толчка, то сигналы от аляскинских землетрясений должны помочь прогнозировать будущие катастрофы в районе Памира. Первые же результаты Степана привлекли внимание. В течение двух лет на станциях обсерватории и на станции Джусалы, в Южном Казахстане, волны от аляскинских толчков принимались, в среднем, со все большим разрывом во времени. Это могло означать, что на большой глубине (волны от Аляски приходили на Памир почти вертикально снизу) под полигоном обсерватории готовится очень сильный, катастрофический толчок. Степана немедленно вызвали в Москву. На его кривую с почтительным изумлением глядел сам Мочалов — академик, директор института, специалист в далекой от сейсмологии отрасли геофизики. Саркисов намекнул на возможность скорого решения проблемы прогноза аж в президиуме академии. Местное районное начальство в Ганче умоляло уточнить или опровергнуть слухи, встревожившие население вокруг обсерватории.
Уже готова была статья в международный бюллетень… Но тут Степану вздумалось на свою голову перепроверить себя — он подсчитал возможную ошибку наблюдений, с учетом применявшихся на станциях методов отсчета времени. Оказалось, эта ошибка раза в два-три могла превышать величину обнаруженного эффекта. Открытия не состоялось. Прогноза — тоже…