Освободившись, «свинки» вышли за пределы ржавой клетки. Молчаливо радовались, освобождали других. Собравшись, спешно направились к выходу; но не все. Были и те, кто, обезумев, говорили: — Не трогайте кандалы, а то нас накажут! — и, повторяя эти слова, сидели, прижимаясь к стене загона совсем без оков. Те же, кто не боялся последствий, кроме как своего промедления, шли по узким коридорам. В них они видели вывернутые бутоны тел с пустыми глазницами. Нечто забрало у страха то, что у него было велико — его глаза. Почти все истязатели неподвижно лежали в липкой сырости, кроме утащенного собирателя трофеев с синей лентой.
Спутница закончила рассказывать историю долгим выдохом. Ей определённо стало легче. Услышала резкий треск на улице — вздрогнула. Когда наклонилась, чтобы поднять с пола уроненный мешок, юноша в подтяжках заметил: вокруг её шеи показался след, спрятанный под накидкой.
— Между вами есть разница, — выпрямившись, сказала рассказчица и вновь протянула правой рукой больший кусок хлеба. Голубоглазый юноша с менее отрешённым видом принял угощение, но другую его часть — меньшую.
— И что теперь? Ты ищешь то порождение галлюцинаций с башни? — перед тем, как откусить, спросил юноша. Мгновение ожиданий загустело, казалось вечностью. Время уподобилось затвердевшему на ложке мёду.
— Да, сначала мне тоже подумалось, что это был морок или что-то вроде того. Но после нашего побега мы оказывались в разных местах. В далёких друг от друга местах. И там, среди различных слухов мы слышали истории… очень похожие истории. Перебираясь с места на место, мой спутник записывал их, выводил каждое слово. Вон, хранит записи и наброски в своём блокноте. В нём даже есть так называемый «Прошрит». Это некий обряд, позволяющий связаться с Воронами. Представляешь? Ну, так вот, собирая такие истории, мы пришли к выводу, что та сущность с крыльями — это человек.
— Человек с тремя глазами и крыльями? — приподняв одну бровь, прозвучал вопрос от третьего. На его лице вырисовались едва заметные следы скепсиса.
— Ну, если так ставить вопрос, то — да, это маловероятно. Но, а что если третий глаз это и не глаз вовсе, а уголёк курительной трубки? — задала вопрос путница с неким восторгом.
Юноша быстро смекнул и предположил: — Тогда крыльями могли быть пламя и дым на той башне.
— Именно! А его почти одновременное появление в разных городах можно объяснить тем, что он не один. Возможно, целая группа людей, которые появляются там, где кружат чёрные птицы и слышен звон монет. Может, используют птиц для обмена сообщениями.
— Я слышал эти разные истории про «Воронов». Разве это не сказки про порождений тьмы из обратной башни Сиринкс? А теперь получается, они простые наёмники-птичники. Тогда в чём смысл какого-то «Прошрита»?
— В том то и загвоздка, — сделав паузу, — «Прошрит» правда действует.
— Вы проводили его? И чем всё закончилось? Неужели они пришли из стены? — молодой человек кинул терцет вопросов.
— Нет, цена немаленькая… для простого любопытства. Не каждый готов заплатить. Но мы говорили с людьми, которые проводили его и… их слова совпадают. И, похоже, мы узнали имя того, кто был на башне.
— И как же его зовут?
— Хор, — прошептала она, и кто-то постучал в окно. Ворон с белым пером пристально смотрел на них, внимательно слушал то о чём говорят внутри.
— Хор, значит… это тот после, которого даже следы на земле болезненно кричат, как умалишённые, — тихо сказал голубоглазый. — И что теперь? Ты хочешь найти его, чтобы что? Сказать спасибо?
— Я хочу предупредить его, — ответила она.
— Предупредить? О чём же?
— После того, как я выбралась из Сада, видела его ещё раз… та самая особа последовала за ним, протягивала ему чёрный цветок. Звала его…Рамдверт.
— Подождите меня! — застенный и не правдоподобный голос, старательная имитация звучала позади, вонзала стрелы воплей прямо в спину своей цели без яблока.
Совсем не манекен для оттачивания навыков стрельбы не останавливался. Грегор доверился чувствам, двигался по указанию своего морального компаса. На его стрелки влияла ответственность за жизни других людей — он продолжал идти сквозь тьму.
Вдоль его пути к спасению болезненно бродили тени, колебались, искали спасения или же ответы на не озвученные вопросы. Чёрная мошкара и мухи пролетали перед глазами, предвещали их появление. До таких насекомых не прикоснуться при всём желании, такое воплощение назойливости не отогнать ни взмахами рук, ни огромным дымным костром. Мухи для Грегора имели особое значение, кровь его тут же вскипала от одной только мысли о них. В своё время Хексенмейстеры наградили его настоящей ненавистью. Теперь же эта награда всегда с ним. Сложно вообразить какие нужны силы для избавления от такого дара. Ведь это не безделушка, которую можно так просто где-нибудь забыть, или же выкинуть из памяти.
Каждый шаг давался всё труднее. Каждая новая преграда становилась более непредсказуемой. Свет фонаря, закреплённого на поясе, своими усилиями освещал лишь малую часть дороги; на полметра и всё. Пламя угасало в чёрных водах подражателя реальности. В нём утопала не только подошва идущего, но и всё прочее. Вся жизнь стала шуткой, и её озвучил немой мим. Она убивали всё человеческое, проносились лезвиями в воздухе, окружали живых, двигались, дышали вместе с ними. Вот она настоящая так называемая хоривщина, что обволакивала маяк с мерцающим огоньком. Силы покидали его.
Каждый раз, когда колеса телеги попадало в полость с алой грязью на дороге, издавался звук, находивший синхронный отклик в сознаниях беглецов. Полуживой Рамдверт на мгновения поднимался из пропасти сна, но каждый раз срывался обратно. В свою последнюю попытку реципиент остановил забор крови из тела истощённой Каны. Выдернул из «Канарейки» иглу хитроумного механизма, который перекачивал жизнь, и с хрустом попытался встать, но боль снова скинула его в бессознательное.
Природные механизмы хаотично напоминали о себе. Волосы на руках взъерошились и уподобились металлическому ворсу. Пальцы, обхватывающие рукоятки телеги, желали разжаться, а ноги — убежать прочь. Но разум не позволял подобному случиться.
Плот почти живых, ведомый маяком сквозь тьму вод неизвестности, посетил гость. Он приземлился на обод телеги. Это был ворон с белым пером, как показалось, не тронутый эхом далёкого Саккумбиева пира. Пепельное перо выделяло его, делало особенным, легко узнаваемым среди прочих. Пернатый заинтересованным лекарем пристально осматривал угодивших в беспамятство людей, держа в клюве нечто похожее на плоды гуараны (подобные вьющиеся лианы владеют урной репутацией из-за своего внешнего вида). Их внешний вид вселял жуткие мысли в людей, не знающих о них, особенно когда такое попадалось неожиданно.
Доказательства преследования начали изменение. Именно этого Грегор и ждал. Он, опасаясь столь скорого появления этих изменений, старался оторваться как можно дальше. Крысиный скрежет с внутренней стороны черепа усиливался. Воображение человека, услышав подобное, торопилось изобразить рыхлую стену, заполненную скрежетом зубов. Ощущения того, как нечто более чем мерзкое обнюхивало с ног до головы, прилипало к мембране наружного и среднего уха. Топот за спиной приближался. Примерное такое мог бы слышать оставшийся один дома ребёнок, он сидит, играет или смотрит вдаль за окном, как вдруг на втором этаже скрипит половица. Далее оглушающий топот гудит по всем комнатам с тем же барьером, сдерживающим стаи шерстяных резервуаров с несчастьем. Услышав случайный чих, незваный гость устремляется к лестнице вниз, спускается, расставляет широко лапы и набрасывается на малыша. Ему не вырасти и не стать отважным.
Претендент на рандеву с жизнью, намеренный покинуть зону влияния деформации привычного порядка вещей, остановился. Когда стоял во тьме — блеклый и угасающий огонёк ручного фонаря бился с тенями в неравном бою. Медленно потянулся левой рукой к внутренней стороне охотничьего плаща. Дрожь в ней выдавала предательство собственного тела. Вся его левая сторона чувствовалась бескостной. Крепко, насколько возможно, сжал украшенный замысловатым узором огор и медленно оглянулся через плечё.