Мерцающее свечение вершины маяка вырвало из илистого дна тошнотворную тварь. Её существование не поддавалось никаким законам геометрии всего того, что подходило под определение слова «жизнь». Оно изменилось вместе со своей манерой движения. Теперь лишь отдалёно напоминало человека. Груда разлагающейся плоти двигалась на трёх хрупких ногах, которые напоминали сухие ветви дерева. С каждым шагом преследователь, набирал скорость, обретал всё большую уверенность в своей форме.
Немного выше, по центру, со смещением влево, выпирала тератома, она своими чертами пыталась повторить фарфоровое лицо. Кукла — не иначе. Его выражение отображало выжитый плод бракосочетания агонии и голода. Дребезжа изогнутыми клыками и бегая взглядом своих мёртвых напёрсточных глаз, искало свой обед, чтобы забыть о всяком этикете и жадно поглотить его. Большую опасность представляла её правая развёрстая сторона. Из неё росла огромная пасть, которая вселяла ужас и была способна своим видом вколоть яд оцепенения. Пасть усеивали кости, а у подножия скрывались пузырящиеся глаза — родсматривали. Их выражения отличались, как у людей в толпе. Показывали радость, любопытство, страх, печаль и многое другое. Из этой же клоаки высовывалась части лошади: нога от тазобедренного сустава до копыта и жующая саму себя голова. Зубастая иногда пыталась перегрызть длинные толстые канатики, что натягивались от живота до пульсирующих ярко-красных наростов. Из гнойников отчётливо слышались щелчки и похлюпывания. Одним своим существованием преследователь причинял острую боль разуму. Ведь безумная случайность оказалась способной породить существ для быстрого убийства и пожирания тех, кто считал себя венцом мироздания.
Грегор поправил головной убор (не просто шляпу, а памятный дар, один из символов сущности человека). Сделал несколько шагов, встал лицом к донному существу, которое явилось прямиком из бурлящего хаоса космической случайности.
— Кобыла, опять… Момента лучше не найти, — с этими словами достал трубку и закурил её, не сводя взгляда с ковыляющего существа. Охотники могли рассказать о том, что нужно делать при встрече с медведем или хищной кошкой, добавив сверху несколько жизненных историй, но едва ли смогли бы выдавить из себя хоть слово окажись перед ними такое чудовище.
Грегор выдул облако едкого дыма, отвёл руку, опустошил чашечку с тлеющей курительной смесью. Двинул вперёд, затем громко выкрикнул:
— Ну, сволочь! Хотела, чтобы тебя подождали? Ну, так вот он — я.
Оно среагировало — со всей прожорливой яростью рвануло на него. Из пасти лошадиной головы брызнула, безостановочно полилась смердящая жидкая масса. Вонище стреляло на лигу, выдавливало содержимое желудков неподготовленных, сводило ум с тропы здравомыслия. Грегор бросился навстречу, чтобы остановить преследователя, как можно дальше от телеги.
Когда оказался достаточно близко — наудачу метнул топор из-под плаща. Лезвие вгрызлось в соединение, что позволяло сочленяющимся костям руки двигаться. Металл вгрызся как жадный жирдяй в сочный кабаний окорок.
Ногтевые фаланги лап продолжались когтями, такие уж точно разорвут плоть максимально болезненным способом. Избегая возможности самолично убедиться в их остроте, прижался вплотную к выкидышу сестры уродства. Маяк, после соприкосновения с волнами сумасшествия, пустил по себе дерево трещин. Оно мгновенно заполнялось бегающими взглядами новорождённых стариков.
Путник едва не утонул в инородных и незнакомых чувствах, но был вытянут крючком запаха омерзительного дыхания. Спустя крошечную часть мгновения, наставил огор ко лбу фарфорового лица; к так называемому лбу, так называемого лица. Нажал несколько раз на хвост спускного крючка — выпустил из дула металлических первопроходцев, которые встретили плоть беспримерного создания. После их громогласного приветствия в воздухе слышался родной запах пороха. Однако, гнойная жидкость из новообразовавшегося углубления не вытекала, а затекала обратно, старалась восстановиться.
Принявший бой беглец стремительным движением вбил в рану небольшой искрящийся сосуд. Уводя левую ногу от чавкающих лошадиных челюстей, оттолкнулся от (водянистой на вид) туши и, уклоняясь, отпрыгнул. Перекатился, попытался встать, его схватила росшая из алой грязи рука. Упав на рвоту людоеда, которой стала земля, перевернулся и направил оружие, но конечности уже не было. Часть непарнокопытного втягивала в себя омерзительный язык; на его кончике улыбалась половина человека. Грегор отползал — открыл огонь по ломким ногам. После пары точных попаданий в одну точку, одна из них надломилась и вынудила мерзкую сволочь приклонить колено в обратную сторону.
Ответная реакция не заставила себя долго ждать. Лошадиная голова начала раскачиваться из стороны в сторону и закинула рукастую приманку к топору. В этот момент, существо, будто пыталось остановить ржущую гильотину, по-девичьи хлопало её руками. Коряга человеческих останков мёртвой хваткой вцепилась в рукоять и, вырвав её, метнула во владельца походного фонаря. Тот поймал топор, остановил решающее прикосновение лезвия и услышал: — Должен будешь, — Днарвел впервые так отчётливо заговорил после того случая в Мышином узле, где был усмирён на подземных тропах. Через несколько мгновений тёмно-красное облако туманом обволокло уродливую амальгаму. И только потом прогремел взрыв и шелест рвущейся массы. Искры выполнили своё предназначение: добрались до содержимого маленького сосуда.
«Волчий брат» поднял колпак, стряхнул с него налетевшую грязь. Медленно поднимаясь, не сводил взгляд с алого густого тумана. Он ждал, оставаясь в положении, из которого ответные меры, в случае продолжения сражения, будут брошены немного быстрее. Каждая секунда могла стать решающей.
Прочная конструкция ручного фонаря нарушилась — дышащее в ней пламя задыхалось, угасало.
В неестественном облаке началось движение в сопровождении омерзительного чавканья. Там хлопала рвущаяся кожа, как при скоплении трупного газа. Так и представляется утонувшая корова со вздутым брюхом. Из-за ширмы последствий взрыва выпрыгнула стая тварей. С чудовищной скоростью ломанулись к оврагу и скрылись в его тени. Там, где концентрировалась угроза, лежала разодранная туша, лишенная пульсирующих вишнёвых наростов. Все признаки оглашали время смерти. Но, невзирая на это, оно зашевелилось. Театральная кукла на невидимых веревочках поднималось на ломкие конечности. Из марионетки прорастали жевательные органы, те вгрызались друг в друга. Казалось, части стягивались в кучу, пытались соединиться. Монолитное единство — цель.
Развернув подобие головы и осмотрев пустыми глазами того, кто сотворил с ней такое, перебросила внимание на тележку с неправдоподобными мертвецами и тут же сделало выбор — кинулось к ним. От быстро перебирающих лап летели собственные ошмётки. Ворон побежал, нужно остановить эту груду. Единицы времени, которые поселились в ночлежки с едва уловимым названием — «Миг», растягивались и тянулись к горизонту тишины, где гаснет свет.
Вынужденное схлопывание век закрыло, укрыло разум на долю секунды во тьме. Голоса неминуемой опасности изменились. Скрипки какофонического оркестра замолчали. Осталось лишь эхо далёких стенаний тысяч людей. Глубоко вздохнув, резко пробудился. Разваливающейся твари нигде не было, а тень оврагов недвижима. И только скрип, царапая разум, разрушал столь желанное, но мнимое, отсутствие угрозы. Доносился скрип не от колёс повозки с ценным наполнением, а немного дальше по дороге. Где бледная и высохшая фигура в платье резкими движениями чесала свою голову, раздирала её до крови, точно хотела вытащить из неё свои мысли.
Манекен свадебной истории что-то говорил; что-то едва различимое, какой-то набор случайных букв. При попытках вслушаться со дна тёмного озера, которое таилось под умом, поднимались самые безумные предположения… Слишком уж знакомое…
Обречённая на неудачу извлекательница неосязаемого держала подле себя коляску небольших размеров. Детскую коляску обходил в четыре оборота питающий канатик, ведущий к тому что внутри. Заглянув под козырек, креплённый к корпусу, заметила голодные движения и спешно, но аккуратно, протянула угощение. Этим угощением оказалось зрительное яблоко, сорванное с ветвей её лица. Хрипя в одной тональности, приговаривала: — Проголодался? Вот, кушай. Йашук. Кушай… то… что видела я. Ты станешь лучшей версией меня.