Дверь, ведущая в глубины маяка, медленно открылась, и из неё вышел безликий мальчик в многоформенном чёрном тумане. От взмаха его руки основание башенного сооружение обволокло нечто тёмное. Корни стягивали, зашивали разрушения, закрывало бегущие глаза знаний.
— Днарвел, как тебе здешний воздух? — ни разу не моргнув, спросил Полурукий.
— Мы к нему уже привыкли, когда блуждали в Оренктоне, — не моргая, ответил другой. — Не будем терять время и уберём с пути очередную любительницу пичкать утку яблоками. Это тебе не филистимляне, которые стали шутками свежевателя, Жевешу. Будет непросто и весело…
— Непривычно видеть тебя в человеческом обличии. Левранд не хочет смерти Хора, настолько не хочет, что был готов рискнуть всем. Скажи, его опасения не сбудутся? Я обещал ему.
— У него много опасений. Он помнит нашу первую встречу, встречу лицом к лицу. Тогда он сильно впечатлился, — отшутился Днарвел с неким эхом в голосе, направляясь другими шагами в сторону бледного существа с коляской.
— Ты не ответил на мой вопрос.
— Не сбудутся, пока что. А теперь поторопимся. Хотя, признаюсь, её мне даже жаль. Правда, жаль. Она была добра и добра не от глупости… это разорвёт тебе сердце. Уже разрывает, я слышу.
Полурукий кивнул, опустил голову.
— Да, жаль. Но уже ничего не изменить, — подтвердил Релйат.
26. Фатум. Обнуление
В особенный день, в день празднования поражения Министерства, в Оренктон живыми потоками стекались все желавшие приобщиться к столь значимому событию, жаждали встать на сторону победителей. Случись всё иначе, тяга быть вместе с победителями привела бы таких в Серекард к Амиантовому замку для проведения победных шествий. Однако всё закончилось так, как закончилось: Артсинтиум выстоял, сторонники подлинного пути Государя доказали свою силу, в ней не могло быть никакого сомнения. Глашатаи провозгласили, назвали окончание войны спуском корабля порядка в воды хаоса. Ковчег потрёпан, но теперь-то никто не помешает привести его в порядок. Всем попавшим на него громкими речами обещали, с подготовленных или импровизированных бочковидных площадок, честную работу, безопасность и светлое будущее. А такие слова как: «стабильность и уверенность в завтрашнем дне», — привлекали народ, как свет фонаря привлекал мотыльков, позабывших о его тайном спутнике, — об огне, обжигающем маленькие крылья. Несвоевременное обнаружение этого спутника способно бросить обгоревшее тельце на холодную землю, так и не подпустив к белому оку.
На тоннельных вымощенных камнем «венах» под открытым небом устраивались сходки в ожидании победных проходов. В тени чёрных шпилей кучковались празднующие, бряцали кружками с самодельным пойлом. Можно сказать, что воздух пропитался алкогольными испарениями, от одного вздоха можно захмелеть. Среди культурно выпивающих были не только местные, но и пришлые. Там чесали языками, сплетничали и не подпускали в свои круги всяких овражников, чтобы никто другой не увидел их вместе, слишком уж уродливые, искалеченные судьбой.
Один из таких «овражников» вышел из дома травника и направился через однотипные лавки и складские постройки. Путь крысолова, Квазия, лежал по улице Шылдмана, где гудело множество голосов. Умеющие читать каждый раз подмечали ошибку в названии мастерской, почти закатывая глазёнки, тыкали пальцами на «Шы». Грамотеи не подозревали, что так и должно быть: сам мастер, произнося свою фамилию, на второй букве слегка, но заметно, выдвигал нижнюю челюсть. От того время от времени и появлялась неразбериха в написании. А произношение порождало вопросы. То ли и правда так произносится, то ли — это всего лишь причуда мастера. Несмотря на все сплетни, престарелого изобретателя уважали, завидовали, всё из-за его совсем молодой и красивой жены. Среди жителей ходила молва, что Шылдман на башне своей мастерской ревностно хранил венец своих творений, к сожалению, применить такое чудо против Министерства не удалось, а потому о его предназначении оставалось лишь догадываться.
Маленький овражник прошагал мимо, его путь лежал на седьмую линию от восточных ворот. Там случайно прислушался к тихим голосам двоих зевак.
— …Я точно знаю. Прям своей плюсной чую. Хор убил министра Садоника. Не удивлюсь, если оно утащило и жизнь нашего Государя. Хоривщина подкрадывается к нам. Вот увидишь, мы ещё ответим за всё.
— Да брехня всё это. Вороны, Гавраны — простые разбойники, а поветрие времени… простая горячка от спирта, — сказал житель и затем громко харкнул, стоя в мутной луже.
— Брехня не брехня. Но, надеюсь, их здесь не будет. А для тебя, стало быть, и тайный монетный двор Министерства — тоже ерунда?
— Конечно! Его никто не видел, а раз никто не видел — то его просто нет. И не может быть. Да и кто поверит в то, что микаты сводят с ума? Ерунда какая-то. Где же был видано, что золото вытворяет таковое? Вот его отсутствие — совсем другое дело.
— Зря ты так. Вот подруга жены моего кузена говорила, что видела, как чёрное перо выпил настойку с полынью. Тут же зашипел, закрутился и растаял. Точно говорю, тёмные силы это. А тёмным силам не составляет труда заколдовать монеты, — ответил второй, заправляя мятый жилет в штаны.
— Они за кол дают монеты?! Тогда нужно было идти в лес и нарубить их как можно больше.
— Ты настолько туп, что тобой и хлеб не нарезать. Как можно быть таким наивным. Настоящий мракобес, уже позабыл про случай в Мышином узле? Там рыбомордая скотина была убита какой-то тварью с крыльями. Чем не ворон, а?
— Вороны не питаются губастыми рыбами. Вот поэтому всё это бред. Наверняка, хотели таким образом придать важности той дыре. Хотели привлечь к себе внимание оболтусов, таких как ты. Видимо, совсем плохи у них дела были.
— Оболтусов? А что ты скажешь про человека с осмножьим лицом? Его видели! Я сам лично видел! И знаешь что, подозреваю — это был не человек, а сам Донный бог. Ведь ему поклоняются рыбомордые, вот и сложи два и два. Появляется оно, а потом и уродина выползает в Мышином узле! Всё сходится.
— Да-да, как скажешь. А теперь пошли в Пьяную коленку. Или в вербу? Не, лучше в коленку. Там привычнее.
— Ох, зря ты так. Посмотрю на тебя, когда убедишься в своей неправоте…
В гостинице «Верба» собралось непривычно много посетителей. Труба на угловатой крыше курила, откашливала густой дым. Когда тот поднимался вверх, то смешивался с потоками эха усердной работы из других пристанищ. Довольные голоса радости смешивались с дымом, создавали купол бурления жизни; все занялись делом, ибо такая возможность отметить и подзаработать выдавалась нечасто. Там пришлые без каких-либо проблем сливались с местными однородную массу, желающую воочию увидеть грядущее событие. Как лосось выпрыгивает из бурной реки, так и на улицах имели место быть те, кто приковывал к себе внимание. Путники в тёмных одеяниях, холодными глазами смотрели сквозь всё на своём пути. Таких отыскивалось мало, а кроме внешних признаков их объединяло желание держаться в стороне от остальных, будто бы опасались потерять своё Я; или же, скорее всего, не разделяли общего веселья. Лишь немногие, выпив спиртного, решались начать разговор с отрешённым угрюмцами, но в скорее тревожно затихали; как если бы невидимая давящая аура выписывала пробуждающую пощёчину. Смельчаки, ведомые животным страхом, уходили прочь, их разум, пробивающийся сквозь невежество, вынуждал поражаться неловкости собственного поступка.
В «Вербе» за столом, стоявшим в дальнем углу, сидели: сам Волчий брат, Полурукий обувщик и любительница мужских плащей — Кана. Они ели, пили и неслышимо что-то обсуждали. На них изредка поглядывали, поглядывали осторожно, чтобы не быть пойманными за зрачок. Присутствие копании притягивало интерес других гостей, точно магнит металлическую стружку. Ну а как иначе? От тех таки разило надменностью. «Железные кусочки» разных комплекций втихаря косились на нежеланных для себя соседей. Витавшее в воздухе напряжение усиливалось, больше всего бесило то, что разговор сидельцев за дальним столом, по странности, совсем не слышно, однако каждый раз почти полностью спадало, когда юная хозяйка начинала разговор с кем-то из них. Её слова переполнялись дружелюбием, а шутки, порой весьма смелые, указывали на давность знакомства. Сама того не ведая, окрашивала тех в человеческие и успокаивающие цвета, которые останавливали других на своём пути к необдуманным действиям.