— Услышать — услышал, но ничего не обещаю.
— Большего и не требуется…
Выжившие продолжили своё продвижение по узким улочкам, пытаясь мимоходом осматривать останки гной-города. Практически все строения разрушены, а развалины жадно обволакивала мутная плёнка. Она дышала, тянулась к любому, кто сохранил в своей груди биение сердца. Сквозь неё вполне можно разглядеть отростки похожие на корни, что прошивали бруски из обожженной глины. Не совсем древесные канаты питались произведениями архитектурной мысли, пренебрегали усилиями рук строителей. Конечно, им всё равно. Уважение, почтение и прочее — удел людей.
Багровая слякоть под ногами всё глубже. Жижа прибывала. Теперь поднялась немного выше лодыжки. Кожаные сапоги с металлическими скобами подвергались проверке. Чавканье доносилось из-под подошвы; принуждало нос вдыхать душок трупной ямы колоссальных размеров. Нет, в стократ хуже. Необходима небывалая сдержанность, чтобы не поддаться, не вывернуться наизнанку. Зубы сжимались, а самообладание пищало проткнутой вилами мышью, что пряталась в стоге сена. Все держались; хоть окончание блужданий по уродливым тоннелям и не думало показаться на горизонте.
Проходя через бесконечные городские узлы, услышали треск пожарища с тихими пощёлкиваниями. Голоса сражения, горнило где-то рядом. Когда вышли к торговой площади, увидели демонстрацию абсолютно-убийственной шутки природы. Та безразлично издевалась над человеческими жизнями. Само её существование как таковой приравнялось в своей значимости к уровню сытного корма. Точно двуногие помои в корыте. Только вот едок совсем не свин, довольно валяющийся в грязи, а изголодавшиеся Р’одум. Впрочем, их место в пищевой цепи оспаривалось прямо в моменте.
Внутренние силы Оренктона вели неравный бой с порождениями мироздания, которое сбросило свои многочисленные маски. Ранее возведённое укрепление было разрушено больше чем полностью. По развалинам носились вермунды, как не в себя, хлестали пепельную жидкость. Иначе никак, иначе тело предаст. Стреляли из огоров, по возможности, берегли пули. Те совсем не бесконечны; конечностей у врагов куда больше. А потому пела тетива. Стрелы подсвистывали, пронзали Жевешу, что преследовали оставшихся жителей. Беспомощные спасались хромым бегством, падали в алую трясину. Бедолаги не могли из неё выбраться, а кого удавалось вытащить — болезненно кричали, уже начинали медленно перевариваться заживо.
Чем больше защитники сопротивлялись, тем яростней становились потоки улюлюкающих тварей. Настоящее крещендо. Стаями притягивались с соседних линий, выпрыгивали из окон, мешками валились с крыш. Их численность безостановочно росла. Вермунды проявляли доблесть, храбро разбивали стаи чудовищ. Прикрывали друг друга. Никто никого не бросал даже в самых неожиданных поворотах битвы. Без сомнений могли пожертвовать собой ради другого. Настоящее братство, никакого пустословия — лишь действия.
В болотах рвоты людоеда, вдали от сражения, сидели отвратительные пиявки с тоненькими ножками. Словно результат игры человека и кровососа в доме «Ко и Туз». На почти людских лицах хлопали маленькие глазёнки. Их, так называемые, туловища склизко пульсировали, когда хоботком всасывали кровавое месиво с ошметками плоти. Заполнив себя столь желанным соком, торопились скрыться подальше от смотрящих глаз. Одна из них наелась и сразу поползла прочь, но её остановил Рэмтор — точным выстрелом Ордена разорвал пародию на людскую физиономию. Тут нет времени для промедлений — поправил закрывающую один глаз повязку с маковыми пятнами и перескочил на дверь мастера Шылдмана, которые использовали для замены твёрдой земли. После чего обнажил меч, продолжил вместе с остальными сражаться против разбивающего разум выводка.
Закинув огор за спину, Бургомистр без промахов кромсал голодных бестий. Рвался в самую гущу для защиты себе подобных. Вермунды и белперы брали с него пример, вдохновляясь, бились за каждый фут своего дома. Твёрдость духа непоколебима. Ещё силы им предавали воспоминания, что вынесли из библиотеки. То безумие с тем крылатым гигантом утопило бы их в луже «ничего-не-могу-сделать», если бы не вмешался названный брат. Тот явно оставил след в их судьбах, осветил дорогу к долгу.
Неподалёку, по мосту, ехал в своём кресле Клив. Пока перезаряжал мушкетон, пара воспитанников приюта Косвиш, давясь слезами, не позволяли «ногам» старика остановиться. А когда он открывал огонь, то придерживали, чтобы не укатился от отдачи.
— Клив! Отправляйся на склад! А то и стрелы, и болты скоро закончатся! Ещё повязки… Нет, тащи всё что там осталось! С тобой пойдёт десяток наших людей, — выкрикнул Рэмтор и щёлкнул челюстью.
— Уже в пути господин Бургомистр, — выкашлял Два колеса, прекрасно понимая, что маршрут известен ему лучше прочих.
— Держим оборону! Жгите эту падаль, — приказал Глава. Тут сразу загорелись огни последнего шанса, и сосуды полетели в Р’одум. Они лопались, взрывались и образовывали стену пламени, которая росла прямо из червонной слякоти. Ничто не могло преодолеть её, а каждая попытка сгорала до костей. Жар чувствуется даже на приличном расстоянии.
— Сработало, снова. Хорошо, что вы никак не научитесь, — произнёс полушепотом Рэмтор. — У нас есть возможность подготовиться. Отдышитесь и перевязывайте раненых, потому что — это не конец. Укрепите помосты, чистите оружие, оно ваша последняя и верная любовница! Вы же не хотите, чтобы она была грязной в такой важный момент, — проговорил он. — И не забывайте пить воду. Не хватало ещё ослабления линии из-за сухих обмороков. Пусть каждый видит, что брат осушил флягу.
— Вы ранены, снова. У вас идёт кровь, — сообщил белпер. — Нельзя её просто так оставлять. Кто знает, что может попасть в рану. Сейчас я её обработаю.
— И правда, — сказал Шестипалый, посмотрев на левое бедро. — Не хочется отнимать у тебя время. Ты мог бы отдать его кому-нибудь другому. Но если нельзя её оставлять, то действуй.
— Тогда нужно, чтобы вы сели. Вот, это место подходит, — лекарь указал на ящик.
— Хорошо, далеко идти не надо, — сдержано выдавил из себя Бургомистр, и почти рухнув, занял необходимое положение.
Белпер осторожно надрезал штаны и осмотрел рану. Сохраняя холодный взгляд, откупорил флакон с обеззараживающим средством, вылил содержимое, а затем перевязал.
— Готово. Будет лёгкий дискомфорт, но всё же постарайтесь беречь ногу. В конце концов, их всего две, а не как у этих тварей. Я видел одну, и неё было около двадцати ног. Люди слились воедино… И получился обливающийся болью комок. Никогда не забуду эти звуки. Голоса, если можно так это назвать, просто слиплись, просили, умоляли освободить их.
— А ты видел то, как они обрели покой? — спросил Рэмтор с некой дрожью в голосе. — Нет? Тогда расскажу. Там, возле лавки цирюльника, стояла бочка. Когда её крышка задёргалась, многоногий Р’одум решил проверить. Огрызок подполз к ней как любопытный щенок. Осторожно открыл и…
— И? Что было внутри?
— Ничего. По крайне мере, так выглядело со стороны. Но потом сверху полилось что-то. Или же посыпалось большими градинами. Сейчас уже не уверен. А потом «многоножка» заверещала, запузырилась. Кода начала размахивать своими лишними конечностями, на неё, словно из тьмы наверху, появился Хор, — рассказал Шестипалый, подняв голову. — Вошёл как раскалённый нож в масло. Взмах за взмахом, удар за ударом. Закончив рвать на части этот комок, схватил за одну из ног и утащил в переулок. Знаешь, это выглядело так, будто он уволок её в другой мир. Знаю — это безумие, но всё же, — прохрипел он, сомневаясь в собственном здравомыслии. Затем посмотрел на перевязанную рану и, слегка улыбнувшись, добавил: — Впрочем, хорошо, что у меня только две ноги, а то пришлось бы тратиться на дополнительные пары обуви.
— Вы забыли щёлкнуть челюстью, — по-доброму подметил лекарь, поправляя белую перчатку. — Никогда бы не подумал, что та самая сущность из Обратной башни будет биться на нашей стороне. Однако, после всего происходящего в Оренктоне, я, кажется, утратил возможность удивляться, — с выдохом белпер констатировал время смерти своей эмоции. — Воспользуюсь случаем и расскажу. Я кое-что заметил, теперь считаю необходимым поделиться с вами своими наблюдениями.