— Выкладывай, пока есть возможность. Ведь кто знает за каким углом нас поджидает смерть.
— Насчёт этой кровавой грязи. Я заметил — после попадание на плоть, она не всегда её растворяет, — лекарь указал на пузыри, которые появлялись на поверхности рвоты людоеда, а затем лопались. — Только эти участки опасны. Смотря на них, мне подумалось — что если попробовать нейтрализовать их щелоком?
— Можно попытаться. А если сработает, то, может, получиться остановить и переваривание. Тогда мы спасём больше наших людей, — подвёл итог Шестипалый.
— Тогда пойду и раздобуду соду.
— Не ходи один. Возьми с собой кого-нибудь. Время в запасе есть…
— Разумеется. А это ещё что такое? — прорычал перчатка, посмотрев на стену огня.
Там кого-то выворачивает после знатной попойки или лютого пережора. Извержение содержимого желудка слышится совсем рядом, как если бы источник в шаговой доступности. Солдаты, сопротивляясь недоумению, которое свалилось как пепел на голову, растерянно закрутились, разыскивали причину. А тем временем один из кольев стихийного частокола пригнулся, а затем потух.
В сдерживающей перегородке образовалась брешь. Из неё высунулось рыло, оно своими размерами давало фору домашней печи. Этот бурдюк обнажил зубы, оскалился, после чего перетёк и показался во весь рост. Все увидели наглядный пример обладателя многовекового запаса жира со сферической мозолью с рубцом-впадиной, оставшейся после отпадения пуповины. Кожа то воздымалась, то опускалась. Наполнение его желудка рвалось наружу. Бурдюк задрожал, зашатался, а далее разорвал лапищами своё брюхо.
Каждый солдат из сопротивления внезапно ощутил присутствие безнадёжности, что превратилось в незримую фигуру. Само отчаяние встало по левое плечо от них, когда наблюдали за тем, как вываливаются обезображенные тела из утробы. Развёрстый антропоморфный студень, извергая рвоту, ударил останки — вытащил дубину, состоящую из трупов тех, кто когда-то жил в Оренктоне. На оружие живо колыхались конечности, а крошечные пальчики играли симфонию безжалостности, разбавляя её хныканьем.
«Ширококостный» застучал дубиной как малолетний герой, сражающийся в неравном бою с крапивой. Заверещал и неловко поковылял к живым. В этот момент его глаза засверкали углями голода.
— Встретим жирдяя со всем гостеприимством. Будет знать, как заблёвывать Огонь! — Приказал Бургомистр.
Вермунды засыпали смесь угля, селитры и серы в пушки из кованых железных полос; осталось всего пара орудий. Синхронно погрузили ядра в стволы, откуда тянулось лязгающее эхо. Констебль схватил палку с просмолённой паклей, спешно зажёг её и побежал, но споткнулся об сломанный пальник. Вермунд в тёмной накидке сумел поймать факел, что взмыл как стрела.
— Подпорки! — выкрикнул он, проверяя их наличие на своих местах, и поджёг пропитанные горючим веществом шнурки.
Грохот. Пушки выплюнули ядра, попали прямо в цель, вырвали шмотки плоти из тела бурдюка. Он завизжал, а затем, волоча дубину, скрылся через проделанный им же проход в жаркой ограде.
— Пусто! Больше нечем стрелять, — отчитался Хидунг. — Держим тварей, которые успели пробраться за этим стройняшкой.
— Нужно закрыть брешь! Готовьте склянки с «посшаном», — приказал Рэмтор и кинулся в бой.
Из одного из домов выбежали люди: спасались от глазочеев. Защитники поторопились на помощь. Шестипалый, сжимая свой Орден, рванул быстрее всех, с разбега снёс плечом одну из угроз и добил несколькими тяжёлыми ударами приклада. Помог подняться упавшей девице с чепцом на голове. Взял её за руку, повёл к остальным в чуть более безопасное место. Через несколько метров, впала в ступор, отказывалась куда-либо идти. Страх обездвижил её. Спаситель потянул на себя — та ни в какую. Нужно торопиться, задержки равны самоубийству. Слегка приобнял и с небольшими усилиями для скорости повёл дальше. В грудь и чуть ниже что-то кольнуло. «Ничего серьёзного», — подумалось ему. Тут девица застучала зубами, стан затрепыхался раненой птицей. Сжав руками плечи, удерживая её, намеривался образумить или вообще вырубить, чтобы быстрее добраться до лагеря. С утопающими так иногда делают — никакого хамства. Однако решающая деталь оборвала все намерения. Кривозубый отросток втягивался в живот через окровавленные дыры на платье. Так и смотрел пока не провёл по себе ладонью. Персты тут же намокли. Кровь, много крови. Вот она, боль толкнула его, раненый пошатнулся — не упал. Превозмогая внезапно нагрянувшую слабость, наставил оружие — не стрелял.
Вермунды истребили Р’одум, что успели проскочить, и меткими бросками восстановили пламенную преграду. Когда увидели раннего предводителя — стаей помчались к нему. Рэмтор стоял неподвижно, смотрел на обладательницу чепца, будто всматривался в прицепленную к нему однолетнюю свежую ромашку. Она рухнула на колени, и заныла: — Вы обещали защищать нас. Обещали! Тогда почему наставили на меня своё оружие? За что, что я вам сделала? — Прогнусавила она и провела мизинцем по торсу, в прокус на котором втянулся безобразный отросток. — А-а, теперь я вижу, ваши слова ничего не значат. Только обманывать можете, чтобы набить своё брюхо. Но ничего, скоро голод фатума дотянется и до выскочек вроде тебя. Справедливость восторжествует, изрубит вас всех, выжмет как грязную тряпку.
Раненый терял сознание, почувствовал запах утренних цветов, а когда моргнул, оказался на зелёном лугу. Над ним проносился тёплый ветер и ласкал лицо, вылепленное неизбывной усталостью; белые семянки взлетали к небу, где закручивались в винтообразный поток. Рэмтор очаровался, заслушался журчанием далёкого ручья. Эхо нашёптывало о кристально чистой прохладной воде. В нарисованную воображением картину пробрался шелест травы. Потерянно обернулся и увидел: навстречу шла особа, протягивая белый цветок. Вдали, за ней, белый круг огибал небо, не притрагивался к горизонту. Вот он — паргелий, который мечтал увидеть, сидя во тьме колодца. Желание сбылось.
— Заткнись, тварь. Ты больше не человек! — выкрикнул Хидунг.
— Неужели? Я… человек… — проблеяла девица и сорвала ромашку со своего головного убора. Исполнитель нажал на спусковой крючок — выстрела не последовало, закончились пули. — Я больше, чем ты можешь представить…
Уродливые слова захлебнулись, на плече вырисовывалась багровая черта. Исзм вышел из ниоткуда, встал перед ней. Она загорелась яростным стремлением проделать с ним то же самое, что и с главой Гной-города. Не вышло, плечевой сустав отпустил верхнюю конечность в свободное падение. Заверещала пуще прежнего. Уст отсёк и другую, мнимой бесконечности руки ни к чему. Схватил за лицо, резко, кроваво-беспощадно вытащил внутриутробного ездока. Сшиб пустую оболочку ударом ноги, разорвал, растерзал ту тварь. Швырнул останки на уродливую морду и со всей силы впечатал сапогом. Топтал и топтал безликую рвоту людоеда, поддался шёпоту ярости.
Бургомистра подхватили, потащили с собой к баррикадам, там положили на ткань, натянутую на металлические трубки. Белпер осматривает рану, безнадёжно выдыхает и молчит. Многое рассказывает выражение его лица.
— Теперь-то могу рассказать вам, как я выбрался из Колодца, — прерывисто сказал Рэмтор. — Вальдер переоделся в женское, чтобы пробраться туда, а потом скинул мне ложку вместо ключа. Лорд ошибся, представляете? Даже как-то не по себе. Но тогда удача оказалась за его спиной, и всё сложилось так, как сложилось. Это если вкратце. Теперь знаете, откуда взялась не самая правдоподобная женщина и обычная ложка.
— Мы догадывались о нечто подобном, господин Рэмтор, — произнёс Хидунг, с трудом натягивая улыбку.
— Где мой орден? Где Эво? — говорит Бургомистр и начинает водить рукой, пытается найти его, будто в нём хранится ключ от двери, что ведёт на тот зелёный луг.
— Он здесь, — произносит вермунд в накидке и вкладывает ружьё в руки. Пальцы тут же сжимают необычное оружие.
— Да…это была долгая ночь. Дух Государя… — прохрипел он.
— … Бежит по венам моим, — продолжили мундиры. Хидунг хотел отдать прощальный салют, поднять оружие в его честь.