— Значит, мы возвращаем мемориал? Давно пора сорвать с него эту грязную простынку… Господин, уже за это я готов пойти за вами хоть по дну Глухого моря.
— Надеюсь, такого похода не потребуется. Но спасибо, буду иметь в виду. И ещё кое-что, не называй меня господином. Имени или должности достаточно. А то как-то не по себе.
— Так точно, госпо… Рэмтор?
— Уже неплохо, скоро привыкнешь. Нужна практика, как и во всяком деле. Шаг за шагом станешь мастером. А если же нет, — познакомлю тебя с одним поэтом, послушаешь его строки…
— Звучит не особо-то страшно. Я слышал множество разных бардов. От плохих до нестерпимых. Или же всё настолько плохо?
— Просто катастрофа. Дело даже не в словах и рифмах. А скорее в голосе. Будто с тобой разговаривает вся мыслимая и немыслимая горечь. Нет, не так. Будто зажевал зверобоя, связал шарф из полыни и закрыл им рот. Из-за чего каждое слово его строк пропитывается горечью, попадает на язык прямиком через уши. А потом пропихивается в глотку… и там остаётся.
Хидунг задумался, попытался представить, от чего кислинка ограниченности воображения попала на язык, и он поморщился.
— Понимаю, сейчас не самое подходящее время, но могу задать ещё один вопрос про Колодец?
— Конечно, задавай. Попробую ответить.
— За пару лет ваша голова покрылась пеплом. Но вы сохранили рассудок. Как смогли сберечь его? Скажите, вера в Путь Сахелана поддерживала умственное равновесие, не позволяла упасть в бескрайний бред?
— Хо? — хмыкнул Рэмтор, явно не ожидал такого. — Позволь, буду с тобой честен. Как бы сказал Рамдверт, ты его не знаешь, одна лишь мысль о том, что некий Все-Создатель намерено сотворил людей, указывает на катастрофический уровень эгоизма. Если мы дети творца из Мундуса, то мир принадлежит нам и только нам. Некое право наследования, понимаешь? Но это заблуждение, как и наше родство с чем-то столь могущественным. А наше отличие от животных и наше превосходство над ними… только подстёгивают данное заблуждение. Но так сказал бы Рамдверт. Я же стараюсь быть нейтральным в темах религии и при этом сохранять свою частичку веры. Так что отвечаю на твой вопрос, в некоторой степени — да. Вера в будущее помогла мне, но лишь помогла, — проговорил он и, посмеявшись, повёл «стаю» за собой.
За период отсутствия Кильмиора младшего, город претерпел некоторые изменения. Казалось, бродяги выглядывали из каждого закоулка — они не повсюду, но много где; от того мало спокойствия, будто бы выискивали виновного в повороте собственной жизни. Когда Тэттор(Полуглобус) Кильмиор дорвался до власти, сразу же приказал ввести сборы для отправки в Серекард. Вход шло всё: серебро, золото, драгоценные камни из рудников Оринга, шкуры, гончарные изделия, ткани, ювелирные украшения и прочее.
Тэттор оставил лазейку для неуплаты подати. Крупным деловарам, которые смогли организовать людей для общей выгоды, предлагалось воспользоваться ей, для этого было достаточно(как он говорил) передать руководство его надёжным избранникам. Некоторые соглашались, ведь они избавлялись от мороки, сохраняя при этом прибыль. Длилось их счастье недолго: назначенные управленцы совершали ничего кроме ошибок. В итоге дело разорялось, а работники оказывались «за бортом».
Пройдя мимо закрытой Академии, Рэмтор Кильмиор погрузился в раздумья — сразу же оказался в плену мрака и сырого воздуха. Где-то на камень падают капли. Сверху — надрывистые вопли, а снизу — шепчщая тишина, а временами зовущий гул. Насекомые шуршат своими лапками. В их шагах начинают слышаться слова и целые предложения. Ползучие будто бы в уважительном тоне сообщали о скором спуске еды. И тут заскрипела верёвка: надсмотрщик с широченной лыбой опускал бадью. Опускал быстро, но узники с верхних уровней успевали урвать свой скромный кусок. Когда тара с пищей пролетала мимо, то Рэмтор брал только необходимое, потому что и внизу есть люди. Он отказывался позволять голоду сломать себя и лишить своего «я».
В поисках доказательств пришли в усадьбу семьи Ванригтен. Переступив порог и оказавшись в большом зале с двумя лестницами из белого камня, столкнулись со странным ощущением. Мёртвый воздух назойливыми мухами пробирался в ноздри, оставлял на языке тонкую линию привкуса железа. Если все разом закрыли бы глаза, им непременно представилось гнетущее место, сочетающее в себе холодный склеп и бойню с гниющим мясом. Или что-то в этом разлагающемся роде. Чувства каждого тихо подавали сигнал о наличии некого мерзкого секрета.
Проходя по коридорам, где шипело далёкое дыхание ветра, Бургомистр рассказал про исполнителей, сопровождавших его брата в день обнаружения последствий ночной трапезы кровожадности. Как выяснилось, те бесследно исчезли после гибели «Широкой глотки»; как сквозь землю провалились, разбросав части мундира по задворкам. У него были догадки на этот счёт, по видимой только ему причине не решался их озвучить. Гробовщик, уст или же кто-то иной расправился с ними? Но они не стали бы снимать с них мундиры. Правда же?
После всех чудовищных событий, которые случились в момент проникновения в усадьбу грабителей, её тщательно отмыли и привели в порядок за весьма короткий срок. Осталось лишь нестираемое, там не помогли ни щётка, ни тряпка. Несмотря на все усилия прислуги, клеймо глубоко пустило свои корни в суть каменного «гнезда ромашкового Дома». Вследствие чего образовалось проклятая печать, она обрекла это место быть своим вечным носителем без права на избавление. Каждым шаг стрелок часов приближал момент, когда усадьбу вполне может настичь участь резиденции. Только этот мох из новых кривотолков будет уже покрыт кровью и грязью. Может ли такая жижа стать причиной сепсиса?
Насмотревшись на картины с изуродованными лицами и на отметины, что были оставлены чудовищем из лесов тонконогого воображения, вермунд Андер Микгриб выдавил из себя:
— Бургомистр, мы пришли сюда на экскурсию? Или же вы покажете хоть какие-то доказательства причастности Министерства к преступлениям, о которых вы говорили? А то сейчас мы видим только бардак, устроенный вороньими подражателями.
— Сказал это так, словно выдавил из себя, — подметил Рэмтор. — Но ладно. Да, я покажу кое-что. Мы как раз направляемся туда. Будьте готовы. Разум обязательно попытается сыграть с вами злую шутку
Идущие на поиск знания спускались всё ниже и ниже. Сами того не понимая, погрузились в подземном лабиринте из коридоров. Ходы заполняла гнетущая тишина. Кроме звуков их шагов, можно услышать тихий, едва различимый, шёпот сквозняка. «Стая» прислушивалась, напоминала преследующих свою добычу волков. Все остановились возле одной необъяснимо странной двери. Казалось, это была самая дальняя дверь не только в темнокаменных подвалах, но и во всём городе. Смотря на неё, складывается впечатление, что её просто не должно здесь быть; явно лишняя.
Жужжание тошнотворного зловония отговаривало любого от открытия двери. Многоформные голоса ужасного знания устремлялись прямиком в бьющиеся сердца, которые отвечали им быстрыми ритмами. Смятение заковало их в свои рыжие кандалы. Рэмтор сжал ручку двери, с усилием потянул на себя — хранилище тайного медленно открывалось. Вермунды сразу прикрыли свои носы из-за дыхания гибели, что выползало из зазоров, однорукость не помешала им достать ручные фонари. Более того, сумели зажечь факелы.
Свет неуверенно расползается, тем самым оттесняет мрак. Он больше не хозяин в своей обители на секретном этаже. Пережив ряд мгновений, истинное предназначение скрытого подвала явило себя. Подземная галерея хранила в себе безобразные работы, от их вида кровожадность и жестокость убегали прочь побитым щенком. Там разрушали не только тело, но и достоинство.
— Вот какая правда скрывалась под благородством, — с ненавистью произнёс Рэмтор. — Внимательно смотрите и всматривайтесь в каждого замученного человека. Ваши глаза не обманывают вас. Это сделал тот, кого называли защитником Оренктона. Такой защиты и врагу не пожелаешь. — щёлкнув челюстью, смотрел на всё знающими глазами, видел нечто подобное или же был предупреждён о том, чего следует ожидать.
Власть и богатства использовали для защиты горожан от трудностей, невзгод, но теперь эта красивая бархатная вуаль соскользнула на пол — раскрыла свою червивую суть. Прозрение проверяло на прочность выдержку каждого исполнителя Оренктонской гвардии. Стожильные заматеревшие в боях мужчины безмолвно пытаются отыскать крупицы реального в потоке открывшегося им безобразия, с лёгкой испариной вглядывались в невероятную действительность. Символы и аллегории захватили их сознание — не позволили милосердно упасть в объятия постыдного для них обморока. По некоторым признакам, изуродованные тела тех, кто когда-то ходил по улицам города острых шпилей, приняли недобровольное участие в подготовке извращённого аперитива.