— Откуда взялся якорь? Здоровяки живут вдали от моря.
— Да, живут. Но, так или иначе, якорь был. Потому дальше думай сам.
— Теперь я понимаю, почему вас называют охотником на чудовищ. Если так налегать на вино, можно и ловцом драконов стать.
— Береги свой рассудок, иначе приду и за тобой, — тихо монотонно проговаривал Грегор. — Правдоподобно прозвучало, правда? — тут смех промчался над пламенем. — А ты поверил…
Почувствовав чьё-то зловещее присутствие так близко, Бенард поверил не то слово. Оказался на грани, где появляется выбор не бить или бежать, а бежать или бежать. Но всё это оказалось шуткой, верно?
— Так убедительно прозвучало, — ответил лекарь, не смотря на рядом стоящего, и указал мизинцем на маленькую тканевую куклу возле ложного языка. — Я уже виделтакие. Их делают в Хладграде. В ней нет ничего особенного. Обычная детская игрушка. Но что она делает у рыцаря Капиляры?
— Теперь-то кукла точно стала необычной. Дыхание сводит от того, как она закреплена. Петля сдавливает тряпичную шею. Глаза-пуговицы крупнее обычного, словно выдавливаются из бесчерепного мешочка. Таким образом рыцарь выдаёт свою жестокость, или же просто посчитала этот способ привязки самым удобным? Впрочем, неважно. Ведь мы не голуби, чтобы клевать хлебные крошки.
— Под куклой есть ещё что-то, — заметил Бенард и произнёс: — Перо ворона. Когда был совсем малым и ходил пешком под стол, нас пугали чёрными птицами. Якобы они несут беду. А мысли про Хора и обратную башню Сиринкс гнали всех домой до заката. Ведь проклятый зверь, один из заклятых врагов Приомнисов, мог в любой момент вынырнуть из тьмы, расставить крылья, сотканные из тел своих жертв, и утащить с собой. Что считалось хуже четвертования и колесования. Но я вырос — теперь понимаю, что какая-нибудь гангрена куда опаснее страшных рассказов о «перьях Хора».
Грегор слушал и смотрел почти мёртвым взглядом в никуда.
— А как же Вороны, которых казнили при брате вашего Бургомистра? Я слышал, они были вполне осязаемы.
— Если они Чёрные перья, то я — знаток столичной крепости, Амиантового замка. Совсем не были похожи на тёмных существ. У них не было ничего общего даже с разбойниками, которые решили прикрыться чем-то эдаким. Обыкновенные перепуганные люди.
— Повсюду лож. Ею полнятся не только пять провинций, но и вообще весь мир. Витает в воздухе, незаметно отравляет нас. Сначала мы её видим чётко и ясно. Но со временем привыкаем, как к смраду навозной кучи, и перестаём отличать правду от обмана. Всё одно. Границы размываются. Так и живём в искажениях…
— К чему вы клоните? — вопросил Бенард, роняя капли из пузырька меж губ особы в чёрном серебре.
— Знаток Бенард! Вроде неплохо звучит. Хотя, для некоторых привычней — мейстер. Хочешь им стать? Место в резиденции… вон…свободно. Рэмтору пригодился бы такой Знаток. Будешь наставником, советником и лекарем. Опыт уже есть. Тогда и башня своя появится.
— Не люблю высоту. Когда смотришь на всё сверху, становится как-то не по себе. Сразу уши закладывает и дыхание перехватывает. Не гожусь я для этого. Мой выбор уже сделан — быть белой перчаткой в белой мантии, что немного похожа на одеяние мясника. Может мне нравится людей пугать. Так что дополнительные обязанности мне ни к чему. С ними не смог бы сосредоточиться на склянках, мазях и пилах.
Грегор закинул мешок за плечо, поднял ящик.
— Лучше покорить одну высокую гору, чем прыгать по холмам, правда? — спросил не опьяневший, приближаясь к двери.
— Да, лучше быть мастером в чём-то одном. Не отдавай я всего себя своему долгу, не смог бы найти новый способ зашивания ран. Муравьи неплохо себя показали. Главное вовремя отделить голову от туловища, — подтвердил белпер и обернулся. — Вы уже уходите?
— Мне нужно к Рэмтору. То есть… к господину Рэмтору. У вас в городе, так-то, песельники объявились. С этим необходимо что-то делать. Оставляю её тебе. Береги свою подопечную.
Бенард кивнул, задумываясь о необходимости узнать новые действенные способы распознавать обман, открыл футляр и продолжил свои оздоровительные обряды. Острая потребность выполнить задачу в полной мере поддерживала стремление не допустить гибели подопечной с большими ушами. Ему это было нужно, казалось, даже больше чем собственное дыхание.
10. Штурм. Витрувианские люди в поисках ответа
Андер Микгриб ехал к Бургомистру, потирал руками выцветшие глаза на почти высушенном лице. Волнение не побрезговало пометить его облик своей хваткой. Пытаясь разжать незримые тиски, старался угадать для чего именно Шестипалый созывает вермундов на этот раз. Каждая попытка размышлять спотыкалась об страх появление того самого одноглазого ловчего. Если бродяга объявился, все достижения оставят после себя только шрам, как это произошло с усадьбой Ванригтен. И то, по его мнению, подобный исход ожидал лишь в лучшем случае. Острый меч вероятности потерять всё, чего добился в жизни, навис над ним. От падения клинок удерживала пара слов одного человека. Ночные гуляния, что захлёбывались погаными заклинаниями, беспокоили его чуть менее чем нисколько.
Подъезжая к резиденции, где когда-то обитал астроном-отшельник, Микгриб посмотрел на ротонду сквозь призму своей усталости и увидел движение. Не человек, а скорее его тень стояла на самом верху и, держа в руках предмет цилиндрической формы, смотрела на небесный океан. Через силуэт пролетела птица, и тот исчез, разлился.
Извозчик остановил карету, седок ненадолго замер, поддался фантазии или же воспоминаниям. Выполз наружу и заметил того выскочку, что поднимался по ступеням старинной постройки. Тот с невозмутимым видом нёс ящичек. Больше всего выделялся сыреющий изнутри мешок. Оторопь волной захлестнула Микгриба, почти поглотила его. Вскоре слабость отступила. Долго выдохнув, побрёл внутрь, дав в очередной раз себе обещание перестать злоупотреблять целебными тониками. Разве не так обычно заканчивается мимолётное желание избавиться от пристрастия, что притворяется необходимостью или же собственным выбором?
Вермунды в большом зале без окон вглядывались в огни настенных канделябров, концентрировались, прикладывали усилия, чтобы сохранить ясность ума; та им пригодится перед грядущим. Из дальней комнаты, где завершилось заседание совета, вышел Бургомистр. Если его внутричерепная медуза и кипела после проведённых там разговоров, то не подавал тому и вида. Непоколебимое спокойствие было на своём привычном месте. Предстал перед собравшимися гвардейцами, коих в Оренктоне осталось чуть меньше половины: остальные помогали в обучении солдат союзников и принимали непосредственное участие в боях против Министерства. Из мешка в его руке сочилась алая роса. Когда капли звонко прикоснулись к полу, он заговорил, перестав терпеть промедление, вызванное сомнениями.
— Всем вам известно о похищениях людей и ночных криках. Сперва… была необходимость узнать, кто за этим стоит и чего добивается. В нашем случае нельзя недооценивать врага, потому что Министерство коварно, а на полях сражений наши солдаты перешёптываются о легионе Дома Игнаадарий. Почти всё наше внимание было приковано к этим фанатикам, что присягнули на верность Садонику. Они полностью оправдывают свой герб с окутанной пламенем ящерицей. Выжигают всё на своём пути, оставляют угольные пустоши. Но сегодня мной были получены доказательства… доказательства того, что медлить больше нельзя. Пока наши люди там сражаются за будущее государства, мы защитим настоящее здесь. Пришло время исполнить свой долг перед жителями. И перед самими собой.
Услышав о Игнаадарий, некоторые вермунды опустили взгляды — представили любимое развлечение благородных потомков Первых из столицы, которые пытали своих врагов, а потом, попивая вино, смотрели на их горящую плоть. Некогда Игнаадарий поклялись государю Венн, что посадят своего внутреннего зверя в клетку, дабы не допускать подобной жестокости. Но клятва, по всей видимости, долго не продержалась, пламенный ящер сорвался с поводка.
Пока одни мундиры отмахивались от собственных представлений о смерти в огне, другие оживились, в их глазах засияли угольки. Неужели это был азарт?
— Так кто наш враг, наёмники, сам спецотдел Министерства, или же фанатики? Народ болтает весь день, что те людоеды появились вновь, — проговорил мундир из первого ряда.