Сражённый Оренктонской вежливостью Главного искателя, гомункул фырчит и грохается на спину. Должно быть, напоследок попытался придавить меня к земле, но я успел отскочить. Ищейка оказалась в грязи возле вылезшего на поверхность корня, откуда, как казалось, играла музыка ночных музыкантов похожая на горестный смех и на радостный плач. Судороги обуяли почти поверженного врага, начал извиваться как разбойник, которого приговорили к смертной казни через утопление. Спустя момент он замер в качестве сделанной изо льда скульптуры. Привет из Хладграда, там такие любят. А потом встал на колени, сложил руки в замок. Проговорив что-то на языке утопленников, вцепился в рану и попытался её вырвать, ведь если избавиться от неё, то и боль уйдёт. Надеялся на это. Ну, точно животное.
Я возвращал дыхание в норму с помощью метода отшельника, о нём прочитал на парочке ветхих страниц, хранимых под стеклом в академии. Не помогло. Либо текст был не полным, либо — полнейшая ерунда.
Смотря на гомункула, сомневался, что бой продолжится, тот собственноручно усугублял своё и без того тяжёлое состояние. Всё предрешено. Разодрав плоть до открытия ключицы, вдруг вцепился в шею и на трёх лапах сорвался в мою сторону, что мертвяк, вурдалак. Должно быть, потерпев неудачу в попытке избавиться от раны, решил вырвать другую причину. Напоминая тряпичную куклу на нитках, с размаха нанёс удар. Мне не составило труда уклониться. Клинок милосердия прошёл между гребневидных ребёр и уронил его; как смертельная усталость валит коня. Марионетка бешенства рухнула, каким-то образом сумела почти оглушительно заверещать. Было слишком громко, поэтому нанёс удар, а потом ещё и ещё, чтобы поскорее привести на рандеву с тишиной. Спустя восемь уколов, или около того, цель достигнута.
Когда поднялся на ноги рядом с поверженным круглобрюхим вурдалаком, решившимвоспользоваться моей ученицей как «пузырём», тихо засмеялся. Секундами позже почувствовал чей-то испуганный взгляд, прошивал мою кожу неким стыдом. Повернулся и заметил, что из кареты смотрит разноглазая. Её выдавали искорки лунного света, что поселились во взгляде.
— Значит… вслух, да? — упрекнув собственную неосторожность, заговорил в попытке побороть приступ довольного смеха: — Чем больше он сопротивлялся, тем больше крови терял. Чем больше её терял, тем быстрее умирал. Можно ли сказать, чем больше сопротивляешься, тем быстрее умираешь?
— Сказать-то можно, но есть в этом что-то поломанное, — донеслось из внутренностей экипажа.
Козодои запели вновь.
— Ты цела? Руки и ноги на месте? — задавая вопросы, приближался к ней.
— Не уверена. Эта улыбка прыщавого маньяка… наверняка оставила шрам в моём сознании. Теперь будет преследовать меня и во снах, — проговорила она в ответ. — Ещё и накидку испортил, а она моя любимая.
— Ничего страшного, утром зашью. Да так… ничего не будет видно. Словно никогда и не рвалась. А пока вот… возьми, а то ночи сейчас прохладные, — успокоил я и протянул свой искательский сюртук, оглядываясь в ожидании министерцев. Сейчас их шаги будут особенно громкими.
— Вы предлагаете мне надеть его? Он же весь в крови. Впрочем, ладно, буду как древние люди, которые облачались в шкуру поверженных зверей. То есть, и не древние так делают. Ну, вы поняли, — ученица немного смутилась. — Это можно оттереть…
— В любом случае, выбор невелик. Нельзя ходить… со всем… наружу.
Порванная ткань в области груди вынудила Софистию засуетиться. Одной рукой оторвала кусок тряпки и смочила водой, чтобы освежить предмет мужского гардероба. Пока вглядывался в однорогий пень со сломанным стволом, откуда послышались шуршанья, она привела себя в приличный вид, приоделась.
— Спасибо вам, учитель Вабан. В очередной раз, — её голос стал почти ровным, спокойным.
— Не нужно благодарности. Я выполнял свой человеческий долг. Старшие должны беречь младших. А если честно…
— Потом он набросился бы на вас, поэтому вы сделали это в первую очередь для себя, угадала? — перебила она прищурившись.
— В общих чертах — да, — признав прозрачность напускного эгоизма, продолжал смотреть на место, где что-то шуршало. Шуршалкой оказался обыкновенный заяц с хлопковым хвостом.
— Я знала, вы искусно владеете клинком. Но чтобы броситься с ним на гомункула…Они ведь страшно-сильные. Одно попадание их лапы и всё… рёбра сломаны! Мистер Ханд, вы случайно не подрабатываете на стороне каким-нибудь убийцей в чёрном плаще и в чёрной маске с улыбкой?
— Случайно — нет. Сознательно — да. Сама знаешь, честным трудом Искателя много не заработаешь. Вот и приходится выкручиваться, чтобы у тебя были те вкусные пирожные с клюквой, — отшутился я, понимая всю неуместность юмора, но было необходимо хоть как-то разрядить обстановку.
— С черникой, — исправила она. — Теперь совсем не удивлюсь… если вы правда наёмник сомнительных гильдий, — хмыкнув, она едва слышимо проговаривает: — Иногда не понимаю, как люди находят в себе силы для встречи со страшной опасностью…
— Несмотря на мой обаятельный манерный вид, я страшнее гомункула. Особенно когда покушаются на моих учеников. Раны и сломанные кости заживут. Но такой трюк не сработает, если кто-нибудь из вас погибнет. Так что выбор очевиден.
— И так каждый раз, учитель Ханд. С тех пор как вы приняли нас с Ифором в Академию. Но ничего, мы вернём свои долги.
— Не понимаю о каких долгах ты говоришь. Но если хочешь расквитаться, для душевного спокойствия можешь иногда помогать ронохам. Горячая похлёбка с ломтём хлеба для них не будет лишней. Только осторожно, усты следуют за ними по пятам. И даже прибегают ко всяким уловкам. Например, облачаются в чёрное закрывающее лицо одеяние, которое носят некоторые ронохи, что считаются опасными. Накидывая шкуру зверя, хотят сойти за своих. Какая дурость, — поведав способ возвращения надуманных или же переоцененных долгов, мне стало ещё более тревожно, сердце ускоряло свой ритм.
— Ну, могло быть что-то и посложнее, но первое слово, как говорится, дороже второго — похлёбка так похлёбка, — поторопилась согласиться разноглазая. — Знаете, с момента нашей встречи прошло уже много времени, а я не перестаю узнавать новое о вас, — она как по щелчку пальцев переменилась в лице и с едва заметно улыбкой добавила: — Я даже не подозревала, что вы умеете пользоваться иглой.
— Да, немало времени прошло. Как сейчас помню. Иду за рынком… и ничто не предвещает беды, а потом вылетают двое маленьких ребятишек и начинают угрожать. Пытаются ограбить. Хорошо, я тогда спросил у вас про «Зигфридовы очечи». Помнишь, как тонко вы ответили? Ваши слова помогли мне разглядеть потенциал, которому нужно было помочь прорости, принять свой вид. Посему и предложил вам пойти со мной в пустующую Академию. Глаза не обманули, из вас получились настоящие Искатели. Думая об этом, радуюсь своему достижению. Ведь смог показать иной путь, удержать вас от преступлений. А то могли бы много дел наворотить из-за нужды, — выбравшись из круговорота воспоминаний, продолжил о серьёзном: — А что касается нитки и иголки — простое, но полезное, умение. Можно и раны заштопывать. Так, сейчас не время для…
— Не время для приступа ностальгии? — продолжила она и протянула платок, водя пальцем по лицу.
— Именно, — сорвалось с моих губ. — Премного благодарен, а то не гоже культурному человеку ходить с боевым запёкшимся раскрасом. Не стоит подавать такой пример подрастающему поколению.
— Мистер Ханд, ну хватит. Мы не такие маленькие, какими вы нас видите. Да, молодые, но не маленькие ребятишки. Хоть вы и Главный Искатель, но у нас же разница в пару лет, — возмутилась она.
После того, как все признаки сражения были стёрты с моего лица, Софистия едва слышимо начала посмеиваться. Должно быть, её развесила мысль о том, как молодой Вабан Ханд, Главный Искатель Оренктонской Академии Запретных Знаний, вооружается инструментами портного для неравной схватки с прорехой. Ну точно, сражение достойное стать легендарным. На мгновение даже стало как-то не по себе. А если она увидела бы меня, сидящего в лодке с удочкой в руках, то, наверное, вообще рассмеялась бы во весь голос.