Теперь вы поймете, сколько его неожиданное появление в ту минуту, в которую я всего менее думал о нем, поразило вдруг мой ум, мое сердце и мое воображение новыми мыслями. В одно мгновение я вспомнил все: и шлюпку, которая убежала от меня, и этот подземный мост, подобный преддверию ада, где путешественники кажутся тенями, и эту маленькую гостиницу в Бавено, мимо которой проехала похоронная карета; наконец, этот белеющий камень, на котором при свете лупы, проходящем сквозь ветви апельсиновых и лавровых деревьев, можно было прочесть вместо всякой эпитафии имя этой женщины, умершей в цвете лет и, вероятно, очень несчастной.
Я бросился к Альфреду, как человек, заключенный долгое время в подземелье, бросается к свету, который входит в дверь, ему отворенную; он улыбнулся печально и протянул мне руку, как бы говоря, что меня понял. Тогда мне стало стыдно от мысли, что Альфред, старинный, пятнадцатилетний друг мой, мог приписать простому движению любопытства чувство, с которым я бросился к нему.
Он вошел. Это был один из лучших учеников Гризье. Однако около трех лет его не видели в фехтовальном зале. Он появился там в последний раз накануне бывшей у него дуэли: не зная еще, на каком оружии будет драться, он приезжал тогда на всякий случай набить руку с учителем. С тех пор Гризье с ним не виделся; слышал только, что он оставил Францию и уехал в Лондон.
Гризье, который заботился о репутации своих учеников, как и о своей собственной, обменялся с ним обыкновенными приветствиями, подал ему рапиру и выбрал из нас противника по его силам. Это был, сколько помню, бедный Лабаттю, который уехал в Италию и в Пизе нашел одинокую и безвестную могилу.
При третьем ударе рапира Лабаттю встретила рукоятку оружия его противника и, разломившись в двух дюймах ниже пуговицы, прошла сквозь эфес и разорвала рукав его рубашки, покрывшейся кровью. Лабаттю тотчас бросил свою рапиру; он думал, как и мы, что Альфред серьезно ранен.
К счастью, это была одна только царапина, но, подняв рукав своей рубашки, Альфред открыл нам другой рубец, который оказался гораздо страшнее: пуля из пистолета ранила его в плечо.
— Ба!.. — сказал Гризье с удивлением, — я не знал, что у вас есть эта рана.
Гризье знал всех нас, как кормилица дитя свое; ни один из учеников его не имел ни малейшей царапинки на теле, которой бы он не знал времени и причины. Я уверен, что он написал бы любовную историю, самую занимательную и самую соблазнительную, если бы захотел рассказывать причины дуэлей, о которых он знал предварительно, но это наделало бы много шуму в альковах и повредило бы его заведению. Он напишет о них записки, которые по смерти его будут изданы.
— Эту рану, — сказал Альфред, — получил я на другой день после свидания с вами и в тот самый, в который уехал в Англию.
— Я вам говорил, чтобы вы не дрались на пистолетах. Общее правило — шпага, оружие храброго и благородного; шпаги есть драгоценнейшие реликвии, которые история сохраняет нам от великих людей, прославивших отечество. Говорят: шпага Карломана, шпага Бояра, шпага Наполеона, а слышали ли, чтобы кто-нибудь говорил об их пистолетах? Пистолет — оружие разбойника: с пистолетом к горлу — он заставляет подписывать фальшивые векселя; с пистолетом в руке — он останавливает дилижанс в чаще леса; пистолетом, наконец, обанкротившийся срывает себе череп. Пистолет!.. Фи!.. Шпага — это другое дело! Это товарищ, поверенный, друг человека; она бережет честь его или мстит за нее.
— Но с этим убеждением, — отвечал, улыбаясь, Альфред, — как решились вы стреляться два года тому назад на пистолетах?
— Я — дело другое. Я должен был драться на всем, на чем хотели: я фехтовальный учитель; и притом бывают обстоятельства, когда нельзя отказаться от условий, которые вам предлагают…
— Я и находился в подобных обстоятельствах, мой милый Гризье, — и вы видите, что нехудо кончил свое дело.
— Да! С пулею в плече.
— Все лучше, нежели с пулею в сердце.
— Можно ли узнать причину этой дуэли?
— Извините меня, мой любезный Гризье, вся эта история еще тайна; через некоторое время вы ее узнаете.
— Полина?.. — сказал я ему тихо.
— Да! — отвечал он.
— Точно ли мы ее узнаем? — сказал Гризье.
— Точно! — отвечал Альфред. — И в доказательство я увожу с собою ужинать Александра, которому расскажу ее в нынешний вечер. Когда не будет препятствий к появлению в свете, вы найдете ее в каком-нибудь томе Черных или Голубых повестей. Потерпите до этого времени.